Теперь о главном, после меня сюда придет Джуриусс, вы поменяетесь одеждой. Он останется здесь, а ты придешь ко мне. Я отдам приказ — сжечь самозванца на закате. Его не сожгут. Влад и Джуриусс придумали какой-то хитрый механизм и сделали его, все уже готово. Под покровом темноты он и Мекелес выберутся из леса (Влад проводит их по тайной тропе), а там уже дело за ними.
Мы же с тобой, возьмем Занку и прокатимся в ней и с Владом до резиденции этого короля-призрака. Если после всего мы останемся живы, то вернемся домой, наверное.
— Не домой, а в Эолис. Там нужна еще моя помощь. У нас тоже много всего произошло. Брат подозревает в измене Микаэлоса и братьев Дорес.
— Ох. Я совсем забыла. Пушки! — Аланка виновато улыбнулась. — Здесь раскрылся еще один заговор. Влад говорил мне, что к нему приезжал человек из Лирании и отдал на сохранение пушки, из которых и сбили "Грегарину". Я уточнила время и описание этого человека. Это был Сергиас, а где Сергиас там сам знаешь и Жорес. Так, что я еще и боюсь за судьбу бедного Мекелеса, отец и так его ненавидит, и может лишить мальчика жизни.
— Джуриусс знает?
— Джуриусс знает все, что необходимо господину Павлесу для безопасности его и его супруги, милой нашей Фелии.
Они еще раз обнялись, поцеловались, и Аланка вышла из камеры.
— Он хочет видеть вас, ваше высочество, — сказала она Джуриуссу, который вместе с Владом ждали ее в каморке охранника.
Через две четверти часа в каморку вернулся принц Сорокамос.
— Что он сказал? — спросила его Аланка, возобновляя прерванный разговор, — со мной он отказался общаться.
— Он безумен, он обругал меня, и настаивал на том, что он принц Сорокамос, а не я.
— Влад, найдите глашатая, пусть оповестит всех о моем приказе. Пусть этого безумца сожгут заживо на закате, — лениво сказала Аланка.
Влад низко поклонился и исчез.
В предзакатные часы, когда солнце коснулось горизонта, в лесу было уже почти темно. Со всей деревни шли медленно люди, толкаемые в спину любопытством и скукой. Люди вели с собой своих детей, казни бывают редко, а развлечений в этой деревне так мало, да и зрелище казни казалось взрослым очень назидательным для детей. Когда окончательно стемнело, все было готово, не хватало только повелительницы, ее супруга и собственно казнимого.
Аланка выразила желание еще раз переговорить с тем, кому суждено умереть. Охрану из казематов отозвали.
— Ури, будь осторожнее. Все готово, Мекелеса уже отправили на опушку, — после короткого приветствия сказала Аланка.
— Все будет хорошо, я уверен в этом.
— От этого я не перестаю меньше бояться. Я буду молиться за тебя.
Джуриусс положил свою руку на плечо Аланки, она ощутила теплоту и дрожь этой руки.
— Помолись покрепче, мне нужна будет твоя поддержка. У меня есть предчувствие, что все скоро кончится, и что мы будем счастливы.
Аланка дернула плечом и сбросила его руку.
— Никакого "мы" уже давно нет. Будешь счастлив ты, и буду счастлива я. Не важно все это. Все это фальшиво звучит. Это лишнее сейчас.
— Я не понимаю, почему ты так боишься? — перевел разговор Джуриусс — у нас есть цель, есть средства ее достижения, у нас есть наши жизни, надежды, боги. В конце концов, друзья и родные, мы не так уж и одиноки.
— Цель есть ты прав… Все так… Но цели мы можем и не достигнуть.
— Дорогу осилит идущий. Тебе пора.
Аланка поцеловала Джуриусса в щеку и задержалась, глядя ему в глаза. Время замерло, они не могли почему-то расстаться.
— Иди уже. Пора, — сорвался на крик Джуриусс.
Аланка подалась было вперед, чтобы обнять друга, бывшего любовником и ставшего братом, но только резко развернулась и вышла.
Джуриусс помотал головой, чтобы отбросить ненужные сейчас мысли, еще раз проговорил про себя весь порядок действий, немного походил по камере, когда вошли его охранники, связали руки и повели к лобному месту.
Джуриусс смотрел по сторонам, пока его вели. В неверном свете факелов он видел только лица людей. В глазах их он читал страх, на лицах жажду крови и любопытство вперемешку с первосортной злобой. Джуриусса то и дело передергивало не от холода, опустившегося вместе с ночью, а от тоскливого и жуткого однообразия лиц людских. В какой-то странной надежде Джуриусс стал искать в толпе детей, он скорее надеялся не найти их, но маленькие, отмеченные всевозможными уродствами, детишки стояли в первых рядах. В их маленьких мутных глазах Джуриусс читал муку, боль и любопытство, все тоже тупое любопытство, что и у взрослых.
"Стоило их проклясть, пожалуй", — думал Джуриусс, — "Стоило ли им жить тысячи лет, чтобы всего один понял, для чего он живет? Может и стоило. Они должны молиться о том, чтобы Аланка сняла с них проклятие, и они тут же умерли. В них нет смысла, никакого, жалкие существа".
Джуриусса крепко-накрепко привязали к столбу. Влад лично проверил, как привязали самозванца. Джуриусс еще раз мотнул головой, чтобы отогнать жестокие мысли и сконцентрировался на троне, куда уже сели Аланка и Сорокамос.
— Есть ли боги, которым ты хочешь помолиться? — спросила Аланка.
— Нет.
— Есть ли люди на этой земле, перед кем ты бы имел неоплаченные долги?
— Нет.
— Назови свое настоящее имя, покайся!
"Что она творит?" — изумлялся Сорокамос.
— Я — принц Лебедьградский, герцог Эолисский, Сорокамос.
Аланка все никак не решалась сказать последнее слово и бросала умоляющие взгляды на Влада.
— Ну же, — тихо сказал Сорокамос и сжал ее руку. Это придало Аланке решительности.
— Сжечь его, — почти шепотом сказала она, а затем прокричала, — Сжечь его!
Сорокамос ревниво отметил, нотки отчаяния и тоски в ее голосе. Он жадно смотрел, как подходят к костру с четырех сторон люди, бросают в костер факелы, и вспыхивает пламя. Тайком он поглядывал на Аланку и видел, как две слезинки скатились по ее щекам, как красные пятна проступили на них, как заблестели болезненно ее глаза. Сорокамос и сам себя не узнавал сейчас, он-то в отличие от Аланки не переживал, он испытывал сладкое чувство торжества, словно свершилась месть. Принц действительно терпеть не мог бывшего капитана "Грегорины", и причиной тому был короткий роман капитана с Аланкой. Никто, кроме принца, за этими отношениями не следил, и разобраться не пытался. А Сорокамос, от природы вовсе не злобливый и не завистливый, вдруг стал смертельно завидовать Джуриуссу и записал вдруг в свои кровные враги. Вникая в отношения капитана и Аланки, Сорокамос каждый раз приходил к неутешительным для себя выводам, а сейчас, пусть даже не настоящее, сожжение своего противника, доставляло герцогу немалое удовольствие. Впрочем, оно омрачалось поведением Аланки, которое Сорокамос истолковал по-своему.
