Красный, как рак, от праведного гнева, Тюха вылетел прочь из залы.
* * *
За дверями было тихо. Пару раз Тюхе чудилось, что из покоев принцессы доносятся тихие всхлипы. Он замирал, напрягая слух, но – безрезультатно. В любом случае услуги пажа Марии-Анне сейчас не требовались. И неизвестно когда потребуются. Вышагивая по коридору взад-вперед, словно караульный, Тюха пытался сочинить альтернативную балладу о подвиге девы. Настоящую. Дабы посрамить негодяя Агафона. Пусть все услышат, проникнутся и устыдятся.
Хамье.
Получалось плохо. Дальше язвительных строк «Один дракон любил героев на первое и на второе!» дело не шло. Вдобавок в голове назойливо вертелся похабный рефрен Красавеца:
Ах, дивный змей!
Силач-дракон!
Как много дум
Наводит он! —
норовя влезть свиным рылом в калашный ряд баллады. Тюха рад был бы вырвать себе ноги, когда те под гнусный припев сами сбивались на плясовую. Но сдерживался. Мужчина он, в конце концов, или нет?! За этими бесплодными терзаниями пажа и застала смазливая чернавка Брюнгильда, для друзей – Брюшка. Она как раз несла поднос с молоком и гренками в покои Марии-Анны.
– Ты у нее была? Как она?!
Поработать языком Брюшка умела и любила. Особенно если нашелся благодарный слушатель.
– Ой, беда! Ой, горечко! Худо бедняжке, не ест и не пьет! – Влажные, коровьи глаза чернавки набухли обильной слезой. – Святым духом сыта! Шутка ли сказать: дракон! Большой, с хвостом….
На краткий миг взор Брюшки отразил легкую мечтательность с оттенком искреннего сожаления. Надо было самой отправляться спасать королевство! Прозевала, дурища?! Но кто ж мог знать…
– А она… ее высочество что-нибудь рассказывала?
– Ясное дело, рассказывала! Ихним величествам, по-родственному. А я случайно за портьеркой чулки штопала, ну и, значит…
– Ну?!
– Очаровала она, солнышко наше, змия зеленого. Влюбился он в нее по уши. Проворковали они, голубки, двое суток. А там он раскаялся и улетел. А ей колечко на память подарил. Колечко златое: чудо-юдо себя за хвост лобызает. Глазки томные, из рубинчиков. Я сама кольцо видала! На пальце у ласточки нашей. Вроде как обручальный подарок.
– Обручальный?! Так он же улетел!
– Улетел, но обещал вернуться! Понятное дело… Утомил он, злыдень, нашу деточку! Кровь-то голубая, кость сахарная, не наша сестра-чернавка! Мне вот, скажу честно, хоть полк солдат на постой ставь…
Возмущенный Тюха уже набрал в грудь воздуха, чтобы громогласно осудить сей вздор, но тут на сцене объявилось новое действующее лицо. Прыщавое, значит, лицо. И наглое. Принадлежало оно Санчо Подриде, оруженосцу доблестного сэра Мельхиора, и был Санчо лишь чуть-чуть старше Тюхи, засидевшегося в пажах лишних два года. Однако ввиду своего более высокого статуса нос задирал до небес. А Тюха сгорал от зависти. Посудите сами: станешь тут рыцарем, если на пажах экономить!
– Привет, Брю! – развязно бросил Санчо, ущипнув чернавку за окорок. В другой руке оруженосец тащил настоящий окорок, копченый и свиной. Ибо сэру Мельхиору, пострадавшему в битве с драконом, высочайшим указом выделили посильное вспомоществование от казны. – Здорово, Тюха! О чем шепчетесь? Эх, зря мой господин сам на дракулу поехал! Вдвоем бы мы гада не в колечко – в узел завязали! А так ходить нашей инфанточке до старости в девках, – парень хохотнул ломающимся баском. – Кто ее из-под дракулы возьмет?!
Тюха рванулся вперед:
– Подлец! Я вызываю тебя!
В ответ на пощечину Санчо взмахнул тяжеленным окороком.
Сидя на полу, Тюха нашарил рукоять своей пажеской шпажки. И быть бы кровопролитию, не начни Брюшка визжать. Прибежал Гервасий с Муми Троллем, и «дуэлянтов» растащили. Мрачно пообещав надрать сопляку уши, Санчо утопал прочь, а Тюха ушел предаваться вселенской скорби, сокрушаться о порушенной справедливости, лелеять несбыточные планы ее восстановления и сладко вздыхать по обожаемой Марии-Анне, заодно пытаясь закончить балладу.
* * *
Ворота замка вымазали дегтем. Наверное, случайно. Вчера благодарные вражинцы доставляли оброк, кто-то качнул бочку, хлынуло через край… Нет. Тюха не верил в случайности. Задыхаясь от слез, он скреб опозоренные ворота стамеской, и ему казалось: весь мир хохочет над глупым пажом.
Потом Гервасий принес рубанок.
К обеду прискакал гонец. Хорошо одетый северянин, по виду – скорее студент университета, чем солдат. Очень похожий на свою лошадь. Отдал королю письмо, запечатанное красным сургучом, и откланялся. Вскоре весь замок судачил, что принц Датский, с кем Мария-Анна была считай что помолвлена от рождения, расторг помолвку. По причине форс-мажора, в одностороннем порядке.
Служанки шушукались:
– Ступай, мол, в монастырь! Так прямо и написал, изменщик!
– Вот-вот! Есть, пишет, многое на небе и на башнях, чего нам и даром не надо!
– Пузырем земли дразнился!
– А дальше?
– А дальше – тишина!
Тюха ожидал, что король объявит войну негодяю, но не дождался.
Петух возле погреба топтал молоденькую курочку. Прачка Дульсинея вслух окрестила петуха Драконом, подмигнула служанкам, и девки принялись хохотать. Очень хотелось поднять руку на женщин, хотя это и не по-рыцарски. А на петуха – так и вовсе мальчишество.
К вечеру во дворе собралось много посторонних. Якобы по приказу ее величества, королевы-матери Терезы. Две повивальные бабки из Малой Катахрезы, повитуха из Вражин, знающая ведьма-порченница Меланфия, проезжий лекарь с патентом от самого Метацельса. Лекарь был странный: жирный, безусый, безбородый. Говорил тоненьким, как свирель, голосом. Тюха таких лекарей сроду не видел. Еще около собравшихся терся колдун Фитюк. Но делал это как-то безрадостно, уныло, с обреченностью во взоре: словно бродяга возле свадебного стола. Зная заранее – потянись за хлебцем, а тебя по рукам, за ушко и на солнышко.
Точно: когда королева-мать, строгая и отрешенная, будто на похоронах, повела гостей в покои принцессы, Фитюка не пустили.
– Не наше, брат, дело! – ухмыльнулся колдун Тюхе. Зубы в колдовской пасти росли криво, но крепко, а язык был фиолетовым. – Нам с тобой из-за кустов подглядывать… А ежели грамоту корябать, то требуются бабы. Или полубабы, навроде энтого лекарца.
– Какую грамоту? – не понял Тюха.
– Доверительную. Плашка, мол, или уже не плашка.
– Какая плашка?
– Не какая, а кто. Прынцеса, значит.
