Рядом никого больше не остается, а значит, пора возвращаться. Пора выдернуть свой взгляд с глубины Изнанки, чтобы…
Утонуть снова, но уже совсем в других озерах: больших, круглых, с умильно суженными зрачками – кошачьих глазах. Утонуть, оглохнуть от басовитого мурчания и зарыться в густую, длинную, чуть колкую шерсть, в которой почти невозможно дышать, но так удобно прятать слезы.
Волны тихого рокота под мохнатой шкурой остановились, оборачиваясь напряжением мышц, и я на всякий случай покрепче обнял сильную шею Ирм: волнение кошки могло быть связано только с одним событием – появлением в комнате кого-то постороннего, а мне не хотелось становиться ни участником, ни зрителем сражений. К тому же я наконец-то смог согреться, но не настолько, чтобы охотно расстаться с живым меховым одеялом…
– Я всегда подозревал в тебе эту порочную страсть, – сожалеющим, почти скорбным тоном сообщил кузен.
– И чем же она порочна?
Переспрашиваю и только потом понимаю: сначала следовало бы уточнить, что подразумевается под словом «страсть».
– Своим наличием.
Разочарованно приподнимаюсь на локтях, выглядывая из-за кошачьей спины:
– Почему?
Ксаррон, вернувшийся к уютному черному цвету в одежде, сидит на спинке кресла. Да, именно таким образом, чем вызывает весомые подозрения в применении магических средств для поддержания равновесия, поскольку невозможно положить ногу на ногу, скрестить руки на груди и чувствовать себя уверенно с одной лишь точкой опоры, хотя и обширной. Пятой точкой.
– Потому что несколько затруднительно животному и… Хотя она миленькая.
Ирм угрожающе мявкнула, чем вызвала у кузена широкую улыбку:
– Еще и с норовом? Совсем замечательно! Где же ты ее раздобыл? Не припомню, чтобы в Домах появлялись кошки с таким окрасом…
– Не узнаешь?
Ксо сузил глаза:
– А должен?
Равнодушно зеваю:
– Как хочешь.
Не успеваю завершить новый вдох, как кузен уже оказывается на кровати, совсем рядом, причем Ирм удивлена не меньше меня, потому что перемещение происходит даже не мгновенно, а много быстрее.
Ксаррон, не давая выдохнуть, сдавливает мое горло, прижимая голову к подушке:
– Ты что наделал?!
– Я?
– Это ведь та девочка, верно? Та affie [58]?
– Угадал.
Он потрясенно отшатывается:
– Ты не должен был!
– Она все сделал сама, поверь, нужно было всего лишь заставить Узлы сдвинуться с места.
– Всего лишь…
Ксо недоверчиво косится на большую кошку, а та, осознав, что угрозы от пришельца не возникнет, тянется к лицу кузена, шумно втягивает влажным носом воздух и довольно подставляет подбородок ласке пальцев. Причем отнюдь не моих.
Минуту спустя следует странное признание:
– Я начинаю бояться тебя, Джер.
– Только теперь?
Попытка пошутить проваливается. Ксаррон мрачнеет еще больше, впрочем, не переставая почесывать кошку за ухом.
– Ты понимаешь, что произошло?
– Ничего необычного. Она могла обернуться. Ведь так? У нее было все для этого, кроме…
– Помощи.
– Ну да. И в чем трудность?
Длинный, протяжный вздох:
– Ты слишком быстро усвоил главное.
– Сначала меня ругали за тупость, теперь осуждают за быстроту соображения! Выберите уж что-то одно, ладно?
– Я не осуждаю. Я тревожусь.
– Есть разница?
Ксаррон ласково, но твердо отпихнул кошку в сторону:
– Есть. Если помнишь, я говорил: все вокруг тебя состоит из плоти драконов.
– Я помню. И не забуду никогда.
– Так вот, Джер, нам нет выгоды вмешиваться в то, что не является нашим продолжением. Пробовали, и не раз, но успеха не добились. В изменении себя самих мы не знаем границ, но существа вне Гобелена также наделены способностью меняться. По своей воле, и все же для них правила существуют тоже. Строгие правила. Считалось, что никто, кроме богов, не может действовать совершенно свободно… А что сейчас вижу я?
– Божий промысел?
Снова шучу и снова неудачно: изумрудные глаза сурово темнеют.
– Я вижу воплощение желания. Безумного, неосуществимого, нелепого, опасного и вместе с тем ставшего реальностью. Драконы владеют плотью мира, боги управляют волей населяющих его существ. Ты же… смешал все воедино.
– Ксо, это было совсем нетрудно!
Брови кузена придвинулись друг к другу еще плотнее, разрезая лоб острой складкой морщинки:
– Вот именно. Нетрудно.
– Ксо…
– И об этом скоро узнают. Хоть понимаешь, какие неприятности тебе грозят?
– Честно говоря, не задумывался. А разве грозят?
Ксаррон плавным движением стек с кровати и снова уселся на кресло, только теперь задействовал не спинку, а подлокотник.
– Кое-кто будет сильно недоволен.
– Можешь назвать имена?
– Сам узнаешь, если понадобится. Они не станут скрываться.
– Но в чем причина для недовольства?
– Ты так и не понял?
Честно признаюсь:
– Нет.
Кузен печально качает головой, но снисходит до объяснений:
– Как тебе удалось провести Обращение?
– Да я и не проводил… Просто объяснил, как надлежит действовать.
– Объяснил, как менять Кружева, как двигать Узлы, да? – Речь кузена прерывается коротким ехидным хмыканьем. – Не верю. Она не смогла бы понять. Значит, все происходило несколько иначе. Как?
Не вижу повода лукавить:
– Я показал ей Изнанку.
Гнетуще-молчаливая пауза заканчивается скорбным вопросом:
– И ты считаешь свои действия простыми?
– Да. Потому что…
– Джер!
Окрик Ксаррона заставляет меня зябко вздрогнуть.
– Мало того, что мы не имеем права рассказывать кому-либо о существовании Изнанки, это еще и совершенно бессмысленно, потому что мы не можем никого брать туда с собой. Понимаешь? Не можем. Самое глубокое Единение не позволяет создать настолько крепкую связь.
Пожалуй. Переплетающиеся друг с другом сознания образуют узор, подобный кружевам инея. Одно неосторожное движение, и все старания рассыплются мерцающими крупинками. Ирм в самом деле не могла шагнуть в глубины мироздания. Но тогда…
– Э… Я не уверен, что брал ее именно с собой.
– Как же она смогла увидеть?
– Через меня. В моем взгляде… – На язык просится простое и ужасающе точное сравнение: – Как в зеркале.
Повисла тишина, нарушаемая только причмокиванием кошачьего языка, приводящего в порядок и без того прекрасную шерстяную шубку.
