— Я и сама охотно все расскажу, — откликнулась Нээле. — Не надо меня совсем уж держать в неведении. Даже про пояс не стали упоминать, а ведь это меня напрямую касается.
— Хм… тут уж точно решили не беспокоить, — смутился брат Унно. — Но языки у кого-то из братии длинные…
— Длинные, а об остальном я сама догадалась. Как видите, цела, не плачу и не убегаю. А уж рассказать, как я у Энори жила, смогу без труда. Даже будь он здесь, только посмеялся бы над моими словами.
Сидя в длинном темном зале, освещенном многочисленными лампами, вдыхая сладковатые ароматы смол, она рассказала отцу-настоятелю и братьям высшей ступени почти все, стараясь припоминать и малые детали. Только одно утаила — что он говорил ей о скрытой в Нээле силе, о тайном даре. Странно бы такие слова прозвучали здесь, да еще после всего, что было — странно и неуместно.
Будто хвалится тем, что даже Забирающий души отметил ее…
Что ж, раз он жил, как человек, нет ничего удивительного в том, что забрал к себе девушку. Была же у него Лайэнэ, в конце концов. И не только она.
Но и эти ответы неожиданно привели к неприятному. Будь между ней и Энори что, может и не решилась бы рассказать, а так-то скрывать зачем?
— Вот лишнее свидетельство ее душевной силы и чистоты, — обратился к настоятелю один из братьев. — Даже нечисть не смогла совладать с ней. Недостойному кажется, хватит уже сомневаться — девушка послана монастырю свыше.
Еще чего не хватало, чужих заслуг мне не надо! — едва не крикнула Нээле.
…Негромкий мягкий голос, повествующий о дальних странах. Кисть, порхающая над бумагой, белые листы, обретающие форму птиц и корабликов…Уж она-то знала цену своей стойкости в ту ночь.
Но — промолчала, смотрела в пол и вскоре покинула темный зал, полный переливчатых ароматов.
Стала на крыльце, щурясь — с неба в глаза сыпанули светом. Лиани нарисовался в этом свете, словно статуя из черного оникса. Верно, бродил все это время неподалеку, беспокоился за нее. Что-то начал ей говорить.
— Как вы мне все надоели, ожидать, какой я должна быть и что делать, — выкрикнула она, и пробежала мимо.
Ночью не спала долго, слезы текли и текли, и сама не смогла бы сказать, отчего. Успокоилась, сообразив — теперь, раз монахи и ее расспросили, ей все станет известно о плане. Завтра она сумеет найти того, кто расскажет, и перед Лиани извинится, уж ему совсем напрасно досталось. Нээле знала, как могут монахи вроде случайно задать вопрос, и по нему словно за ниточку клубок размотать, а он устал очень и в хитростях не искушен.
До последнего пытался ее уберечь…
Уже начала задремывать, как почудилось — кто-то есть в комнатке. Странное чувство возникло, знакомое и неприятное. Вроде ни запахов новых не принесло, и луна светит по-прежнему, и холоднее-теплее не стало. Но что-то в тенях неправильное, недоброе. Впервые подумалось — а насколько сильна защита монастырских стен от угрозы потусторонней? Ведь сама девушка среди простых паломников и поселенцев живет, и отдельное обиталище сейчас показалось ловушкой. Разбудила бы сейчас какую-нибудь женщину, чтобы не лязгать зубами от страха…
В этот миг поняла, что нет, она не одна. В заострившихся черно-белых тенях стоял человек. До конца времен, на Небесах ли, в других рождениях перед ней всегда будет всплывать это лицо. И неважно, что сейчас обычное мужское, а не страшной твари с длинными зубами.
— Ты меня узнала, — отметил он с удовлетворением. — У меня мало времени… еле удалось выбраться к тебе — монахи сильны, но самоуверенны, они считают, я не могу думать.
Нээле вжалась в стену, прижав к груди колени и холщовое покрывало.
— Увы, и коснуться тебя не могу… Я сейчас исчезну, — продолжал гость. А ты расспроси получше, что затеяли твои друзья. И насколько святы здешние обитатели. Даже Забирающий души вряд ли сумеет одолеть служителя храма. А вот удастся ли защитить и второго…
— Что… ты…
— Можешь сыграть в непонимание, отсидеться здесь. Это ведь всё чужие дела. Мои даже больше, чем твои — мы с твоим приятелем, можно сказать, товарищи, — тори-ай нехорошо усмехнулся. — А охоту он затеял опасную.
— Это значит… до конца времен исчезнет душа, если что?!
Потому и остерегал его брат Унно — не соглашайся… А она, какая же дура! Ведь расспрашивали ее не просто из любопытства.
Позабыла, что ее сейчас могут убить, подалась вперед, откинула покрывало… а в комнатке уже не было никого, только чуть зеленоватая струйка воздуха утекала под дверь.
Нээле вскочила, услышав жаворонка за окном; сейчас уж точно не вернется нежить. Опомнившись после короткой вспышки, всю ночь продрожала в своей каморке. Небо светлело, монахи уже подметали двор, чистили коренья к завтраку. Скоро созовут на молитву.
Не думая, как Лиани и другие воспримут ее появление, Нээле прибежала в крыло, где он ночевал среди еще десятка мужчин. Но там его не было, и во дворе не нашла, хотя куда он мог подеваться в такую рань?
Нээле кинулась к подметальщику — он-то уж точно видел, если поутру кто-то вышел. Знаю, знаю, подтвердил тот, важно кивая. Он и брат Унно еще до зари ушли из Эн-Хо, отец-настоятель благословил.
— Лучше брата Унно горы здешние никто не знает, — прибавил монашек с уважением. — Он собирался было оставить служение, но тогда и защиту потеряет, какую сан дает. А кроме него, выходит, идти некому. Ну, а второй — воин, его никто не заменит, да он и сам не хотел.
Уже не думая о почтительности, Нээле вцепилась в монашка и вытрясла все, что тот знал. Он опешил от такого напора всегда кроткой девушки, превратившейся в разъяренную росомаху, и почти не сопротивлялся.
Все, что хотела услышать, она услышала. Уже не думая о нежити, о защите священных стен, она выбежала за ворота, упала лицом в колкую траву и разрыдалась.
Глава 11
В корзину-ловушку сегодня попалась всего одна рыбка, с мизинец длиной. Она блестела у девочки на ладони, подрагивая жабрами. Много раз девочка проверяла ловушки, но обычно думала лишь о еде, а сейчас пожалела рыбку. Живая, смотрит красноватым глазом на мир и, наверное, перепугана, гадая, какая злая сила схватила и вытащила из воды. Куда ее такую? В похлебке толку не будет. Что ж, неудача сегодня, придется снова копать клубни стрелолиста. Эх, как сверкает, словно и вправду серебряная. Если бы! Пусть не вся, хоть чешуйка…
— Плыви, — девочка разжала пальцы, и светлое тельце нырнуло в воду, затерялось среди быстрых струй, мимолетных водоворотиков. Может, не стоило отпускать? Поздно…
На другом берегу что-то мелькнуло, большое и темное, и юная крестьянка подняла голову, а потом услышала негромкие голоса.
Добежав до деревушки, маленькой, занесенной в глушь на край ущелья, словно семечко сосны на скалу, девочка кинулась к отцу, половшему траву на огородике. Тот, услышав вести, сперва пожал плечами, но все же пошел к старосте — мол, солдаты идут.
— Брать-то у нас уже нечего, — проворчал староста. — Сколько можно… хорошо, что на отшибе стоим, а то бы уже ничего не оставили.
Пару раз за эту весну наведывались и к ним люди с чеканными знаками, с провожатыми из солдат, и увозили с собой часть припасов. Война, куда деваться. Надо бы спрятать то, что еще уцелело…
— Это чужие, — твердила девочка, от возбуждения притопывая ногой. Понемногу вокруг них на пустом пятачке собралось полдеревни. Были удивлены, озадачены, но не особо испуганы. Дух недовольства висел над поляной, как пар над болотом.
— Не наши они, — настаивала девочка, — Они и говорили по-другому, я слышала.
— Да откуда…
— А слова того охотника помните? — широколицый крестьянин в пестрой головной повязке почесал бровь. — Которого я встретил с неделю назад? Говорил, было зарево над Сосновой, так полыхало, словно сами Небеса поливали пламенем.
— Надо, пожалуй, послать туда человека, — призадумался староста. — Если и вправду в крепости был пожар, лучше знать. Только кто пойдет?
— А люди в лесу? — девочка потянула отца за рукав, вроде ему говоря, но спросила громко, все ее слышали.
