На человека, который её погубит.
— И что у нас здесь? — осведомился маг. Странное дело, несмотря на свет от его оружия, его лицо все равно казалось темным, как уголь.
— Государственная измена, мятеж как против короны, так и против непосредственного сюзерена, да еще и похищение человека…
— Милорд, я могу все объяснить… — начал говорить Далтон, но сам в это время подавал условный знак своим людям.
Агенты идаволльской разведки умели нападать одновременно, не давая противнику расправиться с собой поодиночке. В одно мгновение клинки покинули ножны. Во второе — устремились к цели; к колдуну, как самому опасному.
Чтобы закрутить шпаги вокруг себя, ему хватило одного мгновения.
Сталь звенела о сталь, но на этот раз к этому примешивался звук, которого здесь не должно было быть. Потрескивание, вместе с яркой серебристой вспышкой отмечавшее каждое столкновение клинков. И очень скоро Далтон увидел, что это не просто визуальный эффект.
Те, кто скрещивал клинки с колдуном, роняли оружие или вовсе падали навзничь. Неведомая сила била их по рукам через полоску металла. Впрочем… Далтон все равно не рассчитывал, что они смогут победить.
Задачей его людей было лишь выиграть время. Время, которое необходимо было ему, чтобы достать из-за пазухи пистолет. Простой однозарядный пистолет с колесцовым замком. Одна пуля. Одна смерть.
Именно такова была инструкция на случай, если им не удастся вывезти Селесту до того, как до нее доберутся люди короля. Далтон мог бы забрать с собой колдуна, — возможно, оно стоило бы того. Но не таков был его приказ.
Он выстрелил в девушку.
Дистанция два шага. Не промахнуться. Не уклониться. Сердце разведчика даже тронула жалость, когда он увидел, с каким ужасом юная наследница смотрит в черный зрачок смерти. Но выбора не было. Если она достанется им, графство окажется в руках «новой знати». Рано или поздно окажется.
Пуля застыла в воздухе, сантиметрах в двадцати от перепуганного лица леди Селесты. Всего секунду она повисела на месте. А потом бессильным кусочком металла упала на дно лодки.
— Это было не по-джентльменски, — сообщил колдун.
А затем голова Далтона раскололась от боли. Он рухнул на землю, чувствуя обрушивающиеся на него со всех сторон удары. Били его, впрочем, кулаками и ногами, а не мечами. Когда кто-то стянул его руки веревкой, он понял, почему.
Его решили захватить живым.
Но если честно, это было слабое утешение. Они провалились. Селеста оказалась в руках колдуна. И графство вместе с ней.
Разведчик мог лишь бессильно наблюдать, как люди короля хватают наследницу под руки. Как под ее испуганный крик один из не участвовавших в бою людей короля с счастливым смехом тянется обеими руками к ее груди, но резко останавливается под бесстрастным комментарием псионика:
— Маврон, на сантиметр ближе, и наследников у тебя не будет.
Что ж, по крайней мере, «новая знать» сохраняет какую-то видимость того, что у них есть какие-то рамки. Что, разумеется, не значило, что в плену его не ждали пытки или что похуже.
Жизнь в плену оказалась непривычно спокойной по меркам последнего времени. Лане не требовалось срываться куда-то в дорогу ни свет, ни заря, лечить раненых или участвовать в магических сражениях. Казалось, ограда особняка надежно отделяет её от внешнего мира.
От мира, где бушуют война и смута.
И хотя чародейка отнюдь не скучала по ним, чувство собственной запертости угнетало её. Говорят, что Рай, который нельзя покинуть, превращается в Ад. Впрочем, особняк Килиана она в любом случае Раем не назвала бы. Слишком скучно. Однотипные комнаты приелись на второй день. Общение ограничивалось слугами, — причем хоть от большинства и не чувствовалось магии, Лана никак не могла быть уверена, сколько из них лишь кажутся людьми, а на самом деле давно превращены в безвольные автоматы, исполняющие волю мага. В конце концов, даже та горничная, Кэтрин, которую Лана опознала как жертву экспериментов Килиана, в общении казалась обычным человеком.
Пару раз захаживал Хади. Не говоря ни слова, изучал обстановку, иногда что-то делал. Поговорить с ним Иоланта так и не смогла: похоже, говоря, что ансарр плохо знает идаволльский язык, Килиан изрядно приукрашивал действительность.
Пару дней Лана просто бесцельно слонялась по особняку. Пробовала читать книги, которые оставил ей Килиан, но подбирал их ученый явно в соответствии с собственными предпочтениями. Наконец, она не выдержала, отловила Кэтрин в коридоре и попросила у нее холст и краски.
Её просьба была выполнена в тот же день. И теперь на холсте медленно рождался прекрасный пейзаж. Гмундн. Но не такой, каким она его видела в реальной жизни. Лана хотела изобразить то, как провинциальный городок Восточной Империи мог выглядеть в Дозакатные времена. Цветущий. Живой. На что-то надеющийся, о чем-то мечтающий.
Настоящий.
Когда каменные башни гордо тянулись к небесам. Когда странные железные повозки без лошадей разъезжали по улицам. Когда по улицам ходили люди, — суетливые, вечно куда-то спешащие, вечно чем-то недовольные. Но — живые. Жаждущие жить, стремящиеся жить. Настоящие.
Такие, какими они были до того, как Владыки забрали все это у них.
И вот, теперь история повторялась. Владычицу Ильмадику славили как Бога. Да только не была она Богом. Глупо считать Бога каким-то конкретным существом. Сколь бы ни была она могущественна, она просто чародейка — такая же, как и Лана.
Ну, разве что с лишней парой тысячелетий опыта.
И эта чародейка многое отняла у своей «младшей коллеги». Свободу. Друга. Возлюбленного. Именно то, чем она дорожила в своей жизни. Именно то, за что она готова была в крайнем случае и убить.
Убить… Лана вспомнила единственный раз в жизни, когда она убивала собственной волей и собственной магией. Тогда все вышло во многом спонтанно. Лана была в ярости и не контролировала себя.
Смогла бы она сделать то же самое хладнокровно и целенаправленно?
Нет. Ради себя — нет. Защищая свою жизнь, свою свободу, свою честь, она никогда не смогла бы убить кого бы то ни было. А ради других? Ради Амброуса, Килиана, Лейлы? Возможно…
Лейла… Чародейка вспомнила, что так и не узнала о судьбе подруги. Что стало с ней после коронации Амброуса? Может, она рабыня, как и сама Лана? Вряд ли… маркиза Иллирийская — все-таки птица иного полета. И даже если полномасштабная война не смущает короля, обращение в рабство своей законной супруги может серьезно подкосить его репутацию в глазах собственных подданных.
А, собственно, к чему гадать? Секретную информацию ей никто не расскажет, но вот обычные сплетни…
— Кэт!
— Да, госпожа.
Быстрая, пронырливая, горничная появилась словно из ниоткуда. На вид это была молоденькая, — моложе двадцати, — худощавая шатенка с хитрыми темными глазами.
— Я же просила не называть меня так, — вздохнула чародейка.
— Конечно, госпожа, — если бы Лана не чувствовала магию, никогда не догадалась бы, что перед ней человек с промытыми мозгами, настолько естественно смотрелась озорная улыбочка.
Еще в первый день после отъезда Килиана Лана спросила Кэт, почему та зовет ее госпожой. Ответ ничего не прояснил: служанка сказала лишь, что «слуги всегда должны быть проницательнее хозяев».
— Я хотела спросить тебя, — вернулась к теме чародейка, — Ты ведь не сидишь безвылазно в доме. Может быть, ты слышала что-нибудь о том, что происходит во дворце? И вообще в стране?
— Конечно, — охотно закивала собеседница.
— Тогда расскажи мне.
Холст с недописанным пейзажем был на время оставлен в покое. Иоланта приготовилась слушать.
— Люди очень беспокоятся о судьбе королевы, — поделилась Кэт, — Её никто не видел с самой смерти прежнего Герцога. Говорят, что она тяжело больна или слегла от горя. А некоторые рассказывают, что ее и вовсе нет в живых.
Столь мрачный вариант Лану обеспокоил, но шестым чувством чародейка знала, что это неправда. Лейла жива.
