— Посмотри на себя! Ты сам стал частью того, что ненавидишь — ради чего?!
— Ради Ильмадики, — твердо и уверенно ответил маг.
Этот голос стал для Ланы как ушат холодной воды на голову. Запнувшись на полуслове, она застыла, глядя на бывшего друга. И без того эмоционально сдержанный, сейчас он казался статуей, выточенной изо льда.
— Я люблю её, Лана, — продолжил Килиан, — Вот и все.
Вот и все. Хотя он вкладывал в эти слова лишь значение завершения фразы, почему-то для чародейки от них повеяло какой-то… обреченностью.
— Нет, Кили, — покачала головой она, — Ты её не любишь.
— Почему? — удивленно спросил ученый.
Это всегда был его любимый вопрос. Но сейчас в нем не было никакого смысла.
— Пойдем есть, — сказала Лана, — Я сегодня еще не завтракала. Умираю с голоду.
Обогнув Килиана, она направилась к выходу из комнаты. Он, однако, не двинулся с места. Лишь негромко, но с нажимом повторил вопрос.
— Почему, Лана? Почему ты считаешь, что я не люблю её?
Уже занеся ногу над порогом, чародейка обернулась:
— Потому что любовь не приемлет рабства. Но слишком часто рабство принимают за любовь.
Килиан был зол, но старался держать эту злость при себе. Если же кто-то спросил бы, на что конкретно он злится, вряд ли ученый смог бы дать однозначный ответ.
Скорее, просто навалилась куча всего. Тыкание носом в дерьмо на совете, за которым последовало неприятное задание. Действительно неприятное, ведь Лана, в сущности, озвучила его мысли.
С каждым разом, как Килиан использовал промывание мозгов в качестве решения проблемы, он все больше превращался из ученого в палача.
Затем еще этот разговор… Килиан знал (или надеялся), что не будь он уже раздражен и раздосадован, отреагировал бы спокойнее. А так — совершенно недопустимым образом сорвался. И снова был ткнут носом в дерьмо: заслуженно, в общем-то.
Главным, однако, было четкое осознание того, что Лана просто… не понимает. Она не видит всей картины. У нее есть тот образ Владык, что тысячелетиями создавался после Заката. У нее есть образ тех решений, которые принимали некоторые из адептов.
Но ведь на самом-то деле Ильмадика не была ни всеми Владыками, ни всеми адептами. Если Лефевр готов был пожертвовать миром ради своей безопасности, это не значило, что она была такой же. Если Йоргис так хотел восстановить рабство, это не значило, что она разделяет его желание. Да, в конечном счете она поддержала его, но лишь потому что сейчас, в новом, изменившемся мире, окруженная врагами, Владычица зависит от своих адептов. Порой ей приходится потакать им, как бы это ни было неприятно. Как бы это ни противоречило ее истинным устремлениям.
Килиан был уверен, что он единственный понимает и разделяет их в полной мере.
Конечно, рассуждая с позиций логики, он прекрасно понимал, что объективность ученого требует рассмотреть и другой вариант. Что Владычица, со своим многовековым опытом, просто не может быть столь уязвимой и так отчаянно нуждаться в защите и поддержке. Что все, что она делает, она делает из собственных мотивов, а Йоргис, Амброус и остальные — лишь прикрытие.
Да только бессильны доводы холодной логики перед тем, что сердце влюбленного мужчины просто знает. Не понять ей, насколько пуст он был до того, как встретил её. Как с каждой их встречей все сильнее ощущал он, насколько бессмысленна и беспросветна его жизнь без его богини.
И как он решил, что сделает все от него зависящее, чтобы помочь Ильмадике. Что он исполнит её мечты.
Что её мечты станут его мечтами.
А ради этого все средства хороши. И хоть Килиану не нравился ни один из вариантов, как решить вопрос с Карстмеером, он не собирался сваливать это решение на Владычицу. Он справится сам — так или иначе.
— Я сегодня уеду, — первым нарушил он молчание во время завтрака, — Рассчитываю обернуться за неделю, а скорее даже раньше.
Лана подняла на него вопросительный взгляд.
— Куда уедешь?.. — в голосе прозвучала обеспокоенность, и Килиан решил, что может ответить.
Тем более что ехать он собирался открыто.
— В Стерейю. Там возникли небольшие трудности.
— Понятно…
Не комментируя это далее, девушка продолжила ковыряться в тарелке с рисом и томатом. Килиан же продолжил:
— Я проинструктировал прислугу. С тобой будут обращаться как с хозяйкой дома. Только в перемещениях ты все еще ограничена. Если тебе что-то понадобится, не стесняйся просить служанку. И еще: я попросил Хади в мое отсутствие время от времени захаживать к тебе. Просто проверять, все ли в порядке. Он очень достойный человек, но плохо знает идаволльский. Он будет помогать, если тебе это потребуется.
— Помогать или сторожить? — хмыкнула чародейка.
— И то, и другое, — серьезно ответил ученый, — Еще одно. Охранять территорию я поставил зомби. Приказов они не ослушаются, но интеллектом не отличаются. Постарайся их не провоцировать.
Лана только вздохнула.
— Когда я вернусь, — продолжил Килиан, — У нас, скорее всего, будет немного времени, пока Тэрл укрепляется в Миссене. Тогда мы сможем все спокойно обсудить. И как нам улучшить твое положение, и все то, что ты мне наговорила сегодня.
Чародейка хмыкнула, искоса глянув на него:
— Ты не веришь мне, — это был не вопрос, это было утверждение.
— Не верю, — подтвердил Килиан, — Только не тебе, а тем источникам, на которые ты опираешься.
— Софистика, — поморщилась девушка, — Игра словами.
— Пусть так.
Доев, чародей поднялся.
— Еще одно. В пределах дома ты можешь ходить куда хочешь. Кроме моей лаборатории. Её я запру. Ради твоей и окружающих безопасности. Кое-что из моих материалов при неосторожном обращении может быть взрывоопасно. А кое-что… я сам не до конца уверен.
Больше всего ученому не хотелось, чтобы она нашла телепортационные кристаллы Халифата, с которыми он до сих пор не разобрался. Лана вполне могла рискнуть использовать их для побега. Килиан не хотел, чтобы она сбежала: этим он подвел бы Владычицу и снова выпустил бы на волю врага Ордена.
Но еще больше он не хотел, чтобы незнание, как правильно пользоваться этим кристаллом, стоило ей жизни или здоровья.
После завтрака (по времени это был скорее обед, но Лана провалялась до полудня, а он с утра двинулся во дворец, не поев) чародей стал собираться в дорогу. Помня о том, что Халифат до сих пор не был разгромлен до конца и мог снова попробовать нанести удар, поверх плотной рубашки он надел кольчугу. Снаружи прикрыл все это коротким плащом фехтовальщика и вдобавок прихватил с собой кавалерийский шлем-армет с откидным забралом, — тяжелый и в целом неудобный для не привыкшего к доспехам ученого, но по здравому размышлению Килиан пришел к выводу, что его боевую трансформацию лучше лишний раз не демонстрировать. Новой «сдвоенной» шпагой он так и не обзавелся, так что место на его поясе заняли две обычные.
— Кили, — сказала вдруг Лана, наблюдавшая за его приготовлениями, — А скажи, какой твой любимый цвет?
Килиан бросил взгляд на черные штаны, черную рубашку, черный плащ и черную сумку через плечо.
— Ну, полагаю, что черный, — заметил он, — А что?
— Просто интересно, — ответила девушка, — Мне не показалось, что ты любишь этот цвет. Скорее… Что ты просто не хочешь выбирать. Черный — такой цвет, который идет всем и ко всему. Он универсален.
— А еще он позволяет не чувствовать себя попугаем, — хмыкнул юноша.
— Ну, да, это тоже, — ехидно заметила девушка, — Любые другие цвета делают тебя попугаем, конечно. А уж я-то всю жизнь попугая изображаю. Спасибо, кстати, что дал мне попугайское платье. Специально подбирал? Хотел унизить рабыню?
— Перестань, — поморщился ученый, — Белый цвет, а также, скажем, бежевый или голубой — «женственные» цвета. Темные тона — наоборот, «мужественные».
— Кто тебе такую глупость сказал?..
Килиан пожал плечом. Он не помнил, когда и откуда он взял эту идею, но опирался он на нее с самого детства.
