Змеиной Короны, несущей следы то ли недавней перестройки, то ли ремонта. Обойдя кругом сей особняк в поисках наиболее близкой точки к улавлимому им неизвестному сигналу, бледный эльф приметил горящий в окошке второго этажа свет. Неведомый сигнал усиливался с приближением эльфа к горящему в окне огоньку, пока не превратился в едва различимую мелодию.
«Вот жеж,” удивленно подумал гламфеллен. «Теперь я просто обязан подойти поближе, послушать. Вдруг что из уважаемого мной Шуберта играет?»
Он улыбнулся от приятных воспоминаний о том, что он собирался сделать — применение цингун и особенно Искусства Шагов Геккона всегда казалось ему не меньшим таинством, чем сокрушающие все и вся удары внешних техник, пальцевых или кулачных, отражающая что угодно броня из ци, созданная техниками внутренними, и невозможная поэзия меча в руках мастера-фехтовальщика.
«Талант талантом, а не будь Саша Лихов так увлечен и очарован всей этой лабудой, фига с два учитель столько бы меня хвалил, и фига с три Сяо-Фань достиг бы таких высот и превзошел большинство юных воителей своего поколения. До того скучного типа не дотянул, но он вообще был примером для подражания абсолютно во всем.»
Покачав головой, Кьелл оттолкнулся от брусчатки и побежал по вертикальной стене, легко, как спортсмен по беговой дорожке.
Зацепившись рядом с окном за еле заметные щели в кладке, гламфеллен узрел пухлого аумауа, роющегося в плетеном сундуке.
«Надеюсь, он ищет неведомую музыкальную шкатулку,” подумал Кьелл, и повинуясь внезапному импульсу, потянулся к душе толстяка своим сверхъестественным восприятием.
Аумауа звали Такано. Матару, в прошлом известный воин-ветеран, сейчас — учитель будущих воинов, он не производил ни видом, ни мыслями впечатления разумного, причастного к воинским искусствам. Что одно, что другое было каким-то ленивым, праздным, брюзгливым. Тот стальной стержень, то алмазное Я, позволяющее профессиональному убийце разумных не превращаться в психа или моральную развалину, не было погребено под слоями жира и былых лет. Оно не просматривалось вовсе.
«Или не воевал толком, или поддался Синь Мо[3],” подумал Кьелл. «А может, я просто хреновый псионик и что-то делаю не так.»
То, что он мог прочитать в душе Такано, было неприятным, как испортившийся холодец, и гламфеллен с некоторым отвращением попытался нащупать мысли, связанные с источником неведомой мелодии. Это получилось чрезмерно легко, Такано поддавался внушению, почти не сопротивляясь. Ракушка, священная реликвия Ондры, вот что это было. Звучащая неслышимой музыкой день и ночь, музыкой, приобретавшей громкость при погружении этой странной реликвии в воду.
«Личная резиновая уточка первого священника Ондры, не иначе,” с улыбкой отметил Кьелл.
Такано не любил эту реликвию, считал ее уродливой и простой, в отличие от изящных вещиц вайлианской работы. Он избавился бы от нее вовсе, не будь она подарком королевы. Воспоминание, где Онеказа, царственная, красивая, и еще более юная, чем сейчас, вручает ракушку Такано, было найдено без труда.
«Ах ты… свинтус, на сало откармливаемый,” с удивлением и раздражением подумал бледный эльф. «Прекрасная королева лично дарит тебе священные реликвии, а ты ими брезгуешь, эстет-мужеложец.»
Потенциальный мужеложец тем временем добыл из плетеного сундука ракушку — на взгляд Кьелла, вполне симпатичную, — и, скривившись, переложил ее в стоявший чуть поодаль сундук деревянный, окованный железом. Как бы то ни было, подарок королевы был вещью ценной и статусной, и Такано заботился о его сохранности. Аумауа повернулся к выходу из комнаты, и Кьелл спешно прошерстил его мысли на предмет интересного. Долги перед ВТК, непрерывная перестройка виллы, множество приемов с разнообразным оружием, которые Такано на удивление хорошо знал, но ничего более. Толстый аумауа вышел, а Кьелл задумался.
«Кажется, сейчас я совершу противоправное действие. Больно уж мне хочется спасти подарок Онеказы из закромов этого свинобатьки. Хм, погодите-ка, есть ли у меня деньги при себе?»
Деньги были — он отложил накануне похода в город немного из щедрого дара Мера Тревисило, и правда состоявшего из свежей чеканки обле, для более достоверного косплея японского туриста. Купить ничего не купил — его часто одолевало удивительной силы безразличие к материальному, но сейчас вайлианское золото ему пригодилось.
«Поросенок Порки обожает все вайлианское? Только сегодня, спешите видеть — ‘некрасивая’ и ’простая’ священная ракушка легким движением руки превращается… в элегантные вайлианские монеты. Престо!»
Гламфеллен легким усилием забросил себя в комнату, благо мелочи вроде стекол и ставней были конструкцией окна не предусмотрены, и, применив искусство Золотой Рубашки, нарочито грубо сломал замок сундука голыми руками.
«Может, весь сундук поломать?» подумал он, задумчиво крутя в пальцах с мясом вырванную дужку замка. «Нет, нужно сохранять некую элегантность в моей первой краже со взломом. Был бы черный маркер, нарисовал бы на стене черную кошку. Или знак Зорро. Или знак Фантомаса. Не, Фантомас на дверях угрозы с грамматическими ошибками писал. Или это из другой оперы?»
Мысленные дурацкие шуточки не помешали бледному эльфу извлечь раковину и упрятать ее в вещмешок, а на ее место положить мешочек с монетами. Он оставил сундук открытым. Кошелек с вайлианским золотом выделялся, и Кьеллу хотелось, чтобы Такано понял, что тут случилось, и понял быстро. «Некое кармическое воздаяние, типа того, что настигло меня в виде влюбленности в Онеказу.» Гламфеллен задумчиво улыбнулся этой мысли, и покинул место преступления.
***
Текеху напомнил Кьеллу петуха. Нет, не петуха в порочно-тюремном смысле, а кондового, сельского, хохлато-разноцветного красавца, по утрам восславляющего солнце, а днем гордо вышагивающего по двору, или наводящего строгий порядок в личном гареме глупых женщин.
Морской годлайк был легко узнаваем — чуть светящиеся отростки вместо волос, напоминающие щупальца анемоны, заметные чешуйки, покрывающие кожу, и необычный для аумауа серо-синий окрас, делающий Текеху похожим на акулу. На ухоженную, франтоватую, никогда не знавшую горестей жизни акулу.
Он стоял, гордый собой, перед старенькой аумауа в робах такого же фасона, но явно меньшего лоска и дороговизны, и, блестя ослепительно-белой улыбкой, отвечал язвительными репликами на ее раздраженно-усталый выговор.
«Школьный принц и строгая учительница,” отвлеченно подумал гламфеллен. «Нет-нет, не сюжет хентая — учительница из тех, что пропитаны мелом и тоской по отданным неблагодарным лоботрясам лучшим, да и всем остальным, годам. Из тех, что ‘садись, два’, ‘вон из класса’, и ‘вызываю родителей в школу’, ни капли сексуального.»
Старушка, наконец, махнула рукой и, тяжело вздохнув, удалилась, излучая спиной раздражение. Текеху же принял задумчивую позу, с выражением лица наподобие «чего бы еще сегодня эпатажного отчебучить».
«Что ж, как и Константену, я предложу ему убежать с цирком. Вполне конкретным — моим. Клоунов у нас как минимум двое, да и фокусник с силачом имеются. Что может быть
