— А что я буду рассказывать Коко?
— Тогда не уходи.
Солнце коснулось дальней острой вершины, только коснулось... Гарра воздела руки и завопила, Бакна Первый и его наследник приложили ладони к щекам и отшагнули назад, оставляя у алтаря Алву с мориском и ведьмой. И Марселя.
Ведьма крикнула еще раз, позади грохнуло и зазвенело — почетный бакранский караул колотил мечами о щиты. Рокэ, держа в руках кожаное ведро с довольно приятным узором, слушал неожиданно звонкие вопли. Марселя не гнали. Он стоял и смотрел. Не на Гарру и не на Алву — на окружавшие алтарь козлиные черепа, что казались совсем не козлиными. Они, их жабу и даже рыбу кто-нибудь, словно выросли из земли вместе со своими шестами и теперь таращились на уходящее солнце. Очень неприятно таращились.
Несмотря на изысканное общество и яркий свет, стало неуютно, куда неуютней, чем в полночь в Нохе. Валтазар был чем-то привычным и законным, о нем даже в трактатах писали, надорскую трагедию Валме лично не наблюдал, а тут со всех сторон лезло нечто древнее, то, над чем они с Франческой пытались смеяться, то, что спало в озерах Гальбрэ...
Алва шагнул к алтарю, Марсель не отстал. Плеснуло. Упало на щебень пустое ведро, зашуршало каменным ящером. По черной плите растекалась вода. Мокрый обсидиан злобно блестел, отражая солнце и четыре смутные фигуры. Валме покосился на небо — светило расселось на вершине, как на троне или... на зубцах треклятой башни, спасибо, вокруг никто не вился. Птичек бы Валме не перенес.
За спиной опять грохнули мечом о щит, на этот раз расстарался кто-то одинокий. Ведьма вытянула сухие лапки над плитой и заголосила пуще прежнего. Алва четко произнес нечто непонятное и, преклонив колени, положил ладони на камень. Зрелище было еще то... Вцепившийся в гору сверкающий шар, рогатые черепа и глядящий в черное никуда мужчина. Их здесь торчало четверо, но камень теперь видел лишь одного. Ни Гарры, ни мориска, ни собственной физиономии Марсель в зеркале не наблюдал, хотя стоял совсем рядом, а из-под рук Рокэ... из-под левой руки... расплывалось багровое пятно. Темное, с алыми прожилками, как сгорающее письмо, оно захватывало алтарь, и тот исчезал и при этом оставался, будто в каменные границы кто-то загнал вечерние облака. Облака клубились, наползали друг на друга, но черные ребра, единственное, что еще оставалось от плиты, не давали им расползаться, а потом в закатном вареве что-то возникло. Похожее очертаньями на козлиный череп, оно пыталось вырваться из-под кипящих туч, а те все сильней наливались кровью, темной, уже неживой. Черно-красная мешанина вызывала головокружение, но Валме не отводил взгляда, пытаясь запомнить пожирающие друг друга тени. Облачная собака... Что-то вроде фельпского «ызарга»... Бык с небычьей головой... Сова или очень толстый орел... Непонятная птица взмахнула крыльями и развалилась надвое, давая волю черному пятну, медленно открывавшему золотые глаза...
— Рожа! — брякнул, наплевав на все ужасы и ритуалы, язык виконта. — Опять Рожа... У, мерзость!
Талиг. Оллария
Талиг. Придда
Сагранна
400 год К.С. 1-й — 2-й день Летних Ветров
1
Красная капля на белом притягивала взгляд. Она была единственной и яркой, как драгоценность. И еще непонятной. Что-то кольнуло запястье, недовольно пискнул копавшийся в своих коржиках Клемент, Робер поднес руку к глазам, и на едва начатое письмо капнуло. Иноходец вытащил платок и вытер руку. Подождал. Ранка, хоть и открылась, кровоточить раздумала. Клемент вылез из хлебницы и подошел поближе, но на письмо не полез. Робер на всякий случай обвязал запястье все тем же платком и понял, что работать не может. И говорить не может, и думать. Нужно было ехать. Немедленно! Скакать. Нестись. Лететь.
В приемной чего-то ждали кавалерист и пара негоциантов. Кажется, Робер их приглашал. Или не их? Вскочивший адъютант принялся напоминать, Робер, почти не соображая, бросил: «Потом» — и выбежал. Дракко стоял в конюшне, и Эпинэ изменил полумориску, вскочив на топтавшегося у стены жеребца Сэц-Арижа. Адъютанта видно не было.
— Разыщите Жильбера! — велел Робер открывшему рот часовому. — Пусть приведет Дракко к Капуль-Гизайлям.
Часовой что-то крякнул, и Эпине вылетел за ворота. На улице было людно, пришлось придержать коня. Что он едет в Ноху, Эпинэ сообразил, лишь проскочив Ружский дворец. Дворец, из которого увозили Алву. Дворец, где слишком многое встало на свои места…
Впереди звонили колокола, напоминая о вечерней службе. В распахнутые ворота аббатства вливался хилый людской ручеек — эсператистов в столице не прибавлялось. Караул пропустил Проэмперадора во Внутреннюю Ноху, и не подумав расспрашивать. Помнящая смерть Альдо и кровь Айнсмеллера площадь была чисто выметена и залита еще не красным солнцем.
— Его высокопреосвященство на террасе, — объявил вновь обретающийся у Левия Пьетро. — Кормит малых сих.
Малые сии с писком и урчанием вырывали хлеб свой у ближних своих. Голуби лезли друг на друга, то и дело пуская в ход клювы и крылья. Между ними прыгали воробьи. Эти просто пытались ухватить кусок и упорхнуть. Альбину на богоугодное дело его высокопреосвященство, само собой, не взял.
— Что-то случилось? — Левий щедро одарил крылатую паству крошками и улыбнулся.
— Случилось?
— Вы выглядите встревоженным. Хотите шадди?
— Не откажусь. Если вы не заняты... Сам не знаю, зачем приехал. Это было какое-то наваждение... Я опомнился в седле, у Ружского дворца, и решил, что еду к вам.
— Мои покойные собратья сочли бы вас одержимым, а меня — чернокнижником. Не желаете покормить птиц? Это смешит и успокаивает... Тот, кто определил голубя в символы ордена Милосердия, был преизрядным шутником или никогда не видел голубей. Невежество так трудно отличить от удачной шутки... Вы не находите?
— Не знаю, — пробормотал Эпинэ, глядя вниз на чистенькие светлые плиты. — Помните, что тут творилось в день коронации? Когда Альдо отдал Айнсмеллера толпе... Головы... Они кипели, как... как какой-то суп...
— Мои пансионеры напомнили вам о казни? Что-то общее есть... Лучше достаться черному льву, чем голубиной стае. Одна память влечет за собой другую... Тело Альдо не может оставаться в часовне бесконечно. Я предлагаю предать его земле без пышности, но и без надругательства. По эсператистскому обряду, сочтя последние слова покойного бредом. Вы вправе принять такое решение?
— Думаю, что да. Да! Альдо нужно похоронить, только где? В Нохе он хотя бы в безопасности...
— Вы опасаетесь мародерства или мести?
