– Мне очень жаль.
Нарайя недоуменно моргнул – и замер.
Салливан ожидал, что набросить «узы» на мальчика будет сложно. Все же сильный ридер, не меньше сотки. Оказалось – легко. То ли магнитосфера Вайо-лет на самом деле творила чудеса, то ли Нарайя слишком ему доверял. И зря. Салливан, опутывая мальчика, почувствовал разницу: телепатию викторианцев можно было сравнить с летящим в цель копьем, а здешняя напоминала молодое гибкое деревце – в чем-то более слабая, в чем-то неизмеримо более сильная.
Марк включил комм, поставил на запись и внятно произнес:
– Нарайя, расскажи мне, как Клод Ван Драавен убил Франческо Паолини и твоего отца.
По крайней мере, хоть дурацкими кличками теперь можно было не пользоваться. Нарайя заговорил.
Когда запись была закончена, Марк положил руку на растрепанную шевелюру мальчишки и приказал:
– Спи.
Паренек послушно улегся щекой на камень. Продрыхнет пару часов и побежит домой, к утаме, поить ее чудодейственным лекарством. Уверенный, что просто задремал в лесу. Уверенный, что Кодду убил Сеску. Нет, точно искривится секен. Покажет геодцу козью морду.
Козью морду, однако, секен показал Марку Салливану.
Входной клапан, который он, уходя, запечатал, был распахнут настежь – так что Марк не особо удивился, когда, заглянув в палатку, обнаружил рассевшегося на спальнике геодца. Не удивился, но и не обрадовался. Уставив на землянина светлые глаза, геодец осклабился и издевательски спародировал ломающийся голос Нарайи:
– «Кодду плохой человек. Но если утабе-секен говорит кривду, искривляется мир. Стоит ли искривлять целый мир ради одного плохого человека?» – Ухмылка исчезла, хрустальные зенки сверкнули ярче, и миссионер продолжил уже собственным голосом:
– Как вы думаете, Салливан, стоит? Или все же не стоит?
Салливан думал отнюдь не об этом. Он внимательно разглядывал тускло блестящую полоску на пальцах правой руки Ван Драавена. Кастет. Такой был у Шеймаса, и таким однажды Шеймасу чуть не проломили череп… Марк попятился, но Ван Драавен одним неуловимым кошачьим движением оказался рядом и заехал ему кастетом в висок.
Очухался Марк в хижине. Голова раскалывалась, руки ломило в плечах. Вывернув шею, он обнаружил, что геодец привязал его к одному из столбов. Запястья уже успели онеметь. Еще Марк наконец-то рассмотрел резьбу. Цепочки крылатых коней по спирали взмывают к темному потолку. Неужели тех самых, геодских?
– С добрым утречком. Марк вздрогнул и обернулся.
Ван Драавен восседал на лежанке и крутил в пальцах черный браслет – не что иное, как комм Марка. Кастет куда-то подевался. Хижину освещала лампа, как землянин понял минуту спустя, позаимствованная из палатки. Черная сутана священника казалась тенью от мягкого крыла ночной птицы. В опровержение слов Ван Драавена, утро еще не наступило. В отверстие дымохода пялилась рыжая луна. Чуть слышно потрескивали крылья слетевшихся на свет мотыльков.
– А я думал, что вы уломаете мальчишку. – Голос чужака был суше мотылькового треска.
– Особенно мне полюбился заключительный штрих. «Ты говорил в моем сердце голосом утабе». У вас, Салливан, абсолютно нет совести.
– Кто бы говорил, – огрызнулся Марк. Почему-то хотелось оправдаться. Хотелось сказать:
«Я не специально». Нет уж, обойдемся без оправданий. Все ведь, в сущности, просто. Все как с дядюшкой Шеймасом. Не попадайся. А попался – не плачь.
– Как вы узнали? – вместо этого спросил Марк. – На мой комм прослушку поставили?
Геодец хмыкнул:
– Я там на ветке сидел и подслушивал. Включите голову, Салливан. Я зашил микрофон в воротник вашей рубашки, еще когда вы валялись тут у меня без сознания. Что касается комма, можете с ним попрощаться.
То-то он так озаботился, когда Марк, переплывая реку, решил скинуть рубашку…
Между тем геодец сжал кулак, и комм треснул, осыпался пластиковой крошкой. Комм. По которому может проехать тяжелый танк и оставить разве что пару царапин. Марк поневоле вылупил глаза, но быстро с собой справился. Прощайте, фальшивые показания. Наверное, следовало бы огорчиться, но ни малейшего огорчения он не почувствовал. Почувствовал оторопь.
Ван Драавен задумчиво разглядывал землянина. Удовлетворившись осмотром и произведенным эффектом, он снова заговорил:
– Объясните мне одну вещь, Салливан. Зачем вам это было надо? Силу хотелось получить? Получили, вон как мальчишка у вас запел. В орден вас тоже уже приняли. Ну не принесли бы вы им меня в клювике – по-другому бы выслужились. Нет. Вам так упорно хотелось меня подставить, что вон даже секен не постеснялись искривить.
«Да пошел ты к дьяволу со своим секеном», – подумал Марк.
– Ну и как оно? Стоило того?
– Что стоило? – зло спросил Марк.
– Стоило секен искривлять?
– Стоило. Чтобы спасти Нарайю и всех этих несчастных дураков, которым вы голову заморочили, стоило вас прирезать.
– Что же вы не прирезали? Любите чужими руками жар загребать?
– Кто бы говорил, – снова окрысился Марк. – Вы утабе зачем убили?
– А я его убил?
– Не убивали? А кто же?
– Не поверите, но в утабе и вправду шарахнула молния. В тот год были сильные грозы.
Как бы не так.
– Не верите? Ну и правильно. Не было никакой молнии, все сделал я. Обожаю, знаете ли, режиссировать бездарные любительские спектакли.
На мгновение Марку показалось, что Ван Драавен смеется не над ним, а над кем-то другим. Неужто над собой? Нет. Померещилось. Светлые глаза смотрели стеклянно и холодно, не было в них и намека на смех.
– Зачем вы его убили? – спросил Марк.
Очень хотелось проверить крепость веревки, но не сейчас. Сейчас геодец раздавит его глотку с такой же легкостью, с какой раскурочил комм.
– Затем, что слабый он был Говорящий, – ответил Ван Драавен без тени сожаления. – Слабый, слабенький. Не слушался его секен, иначе утан бы так не голодали. Был бы сильный, пригнал бы тучные стада ящеров. А так – увы. Вот сынишка у него силен. Сильный, злой и вконец отчаявшийся, как раз такой, как мне нужен.
– Нужен для чего?
– Чтобы заставить секен проявить себя.
– Зачем?
– Потому что финальная стадия развития паразита проходит в присутствии хозяина, – непонятно ответил геодец и зачем-то полез в карман.
Марк насторожился, но из кармана священник извлек только смятый листок… бумаги? Приглядевшись, Марк узнал лист из блокнота отца Франческо. Похоже, тот самый, выдранный с корнем.
– Что это?
– Отчасти предсмертная записка. Отчасти письмо вам.
– Мне?!
– Вам, Салливан, вам. Если обещаете не трепыхаться, я вас развяжу. Если нет, придется читать из моих рук.
– Развяжите, – выдавил Марк. – Трепыхаться не буду.
