В редкие минуты, когда удавалось побыть одной, она преклоняла колени в пустой церкви, не молясь и обычно не думая даже, а просто отдыхая в молчании Господа и Владычицы. Иногда вспоминала об отце.
«Лиат, можешь поиграть с буквами. О даррийских школах каллиграфии написаны целые трактаты. Изучай старые рукописи и, когда рисуешь розу, делай так, будто творишь новую. Не нужно усложнять. То, что выводит твоя рука, — всего лишь схема, до тех пор пока не исчезнет нужда в физической связи между мыслью и бумагой. Позволь творению жить своей жизнью. — Он говорил всегда твердо и ясно, но теперь его плечи поникли, лицо погрустнело, и он вновь казался уставшим старцем. — Анна бы научила тебя лучше, чем я».
Лиат положила руку на его рано поседевшую голову. «Не надо так. Ты же сам говорил, что я должна учиться, дабы знание не исчезло, и никогда не ожидал, что сама я буду обладать этими силами». Он вздохнул: «А ты хотела бы?» Она пожала плечами: «Наверное. Жаль, ты раньше не начал учить меня тому, что умеют маги. Почему ты так долго ждал?» — «Ты еще недостаточно сильна. Это небезопасно, дочь. И пройдет еще много-много времени, пока все это кончится».
Девушка знала, что это не кончится никогда.
— Лиат! — послышался тихий, но резкий шепот.
Лиат вздрогнула, затем поднялась и быстро повернулась. Постояла минутку, пытаясь разглядеть гостью.
— Х-ханна?
— Ты такая… ну, не бледная, а какая-то… серая. — Ханна шагнула вперед. Лицо ее было хмурым. Казалось, от нее исходит не меньший жар, чем от жаровни с углями, которую Лиат, вечно теперь дрожавшая от холода, принесла, чтобы обогреть каменную пустую церковь.
— Говорят, старый Йохан ушел наконец-то в Покои Света. Я видела, как Хью уезжает. Его не будет до вечера, не иначе. Мама позволила мне сюда прийти, а я… Я не говорила с тобой с того самого дня, как… — Она заколебалась. Лиат просто смотрела на нее. Она сейчас с трудом понимала любые слова, что произносились не голосом Хью. — С того самого дня, как он бил тебя в харчевне. Помнишь человека, который был там в тот день? Он проезжал через наши места во Фрилас. После того как Хью забрал тебя, он спрашивал о тебе. И о твоем отце.
— Я его не помню, — безразлично проговорила Лиат. Слова Ханны были бессмысленны. Они относились не к ней, а к кому-то другому. К той Лиат, которой здесь больше не было. — Тебе нельзя здесь быть.
Ханна напряглась:
— Мне уйти?
Лиат покачала головой. Она не хотела этого сказать, но представить не могла, о чем говорить. Да и почти разучилась разговаривать, привыкнув произносить вслух только то, что было написано в книгах.
— Нет. Но тебе нельзя здесь быть. — Вдруг заволновавшись, она оглянулась на вход. — Он придет…
— Когда я его видела, он ехал к реке Бенд. До вечера не вернется точно.
— Он узнает о твоем приходе. Он вернется. Он узнает, что я что-то вижу. Он всегда это знает.
— Лиат! Сядь. Ты вся дрожишь. — Ханна дотронулась до нее. Прикосновение это как огонь обожгло руку Лиат. Ханна усадила ее на скамью, сама присела рядом, обняв за талию. Лиат, не выдержав вдруг, тоже обняла подругу. — Ларс ушел к своим родным, а Дорит спустилась в харчевню, сплетничает с моей матушкой, так что Хью ничего не узнает. Дорит говорит, ты молчалива, как привидение, что бродит в округе. Она рассказывает, что ты никогда не говоришь, пока священник не спросит, а половину времени вы изъясняетесь на каком-то бесовском наречии.
Ханна замолчала и похлопала Лиат по руке. Так они просидели еще какое-то время.
Вдруг Лиат подняла голову:
— Какой сегодня день?
— Канун дня Владычицы.
— Нет, какой месяц? День? Какое время года? Все еще зима?
Ханна смотрела на нее во все глаза, и Лиат поняла, что она напугана. Но кем или чем?
— Последний месяц перед оттепелью. Зима близится к концу и миновал День святой Херодии. Был хороший урожай, и никто не голодает, даже в конце зимы. Почти вся посеянная прошлой осенью рожь пережила зиму.
— День Марианы, сразу после сева, — сказала Лиат, пытаясь вспомнить что-то важное, о чем говорил ей отец. Или мать? Да, это была еще мать. Они были в саду в этот самый день, пропалывали грядки. И ее мать, с белыми волосами и уверенной осанкой… такая гордая. Но даже вспомнив сцену, Лиат не могла вспомнить, о чем говорили. — Мне будет семнадцать, — проговорила она наконец, ухватившись за единственную мысль.
— Лиат, посмотри на меня. — С усилием Лиат посмотрела на Ханну, ее лицо искажала боль. — Мои родители хотят обручить меня с юным Йоханом. Я сказала, что подумаю. — Она была смущена, и в ее речи появились просительные нотки. — Что мне делать? Я не хочу выходить за него и жить, обрабатывая его землю, вынашивая его детей, всю жизнь, до самой смерти. Я знаю, что эта доля ниспослана нам Владычицей и что я должна гордиться тем, что я свободнорожденная. Но это не то, чего я хочу. Даже если это предназначение. Но я не знаю, не знаю, что мне еще остается…
Ханна нуждалась в ней. Скрытая дверь в ее запертой башне, ведущая на север, открылась, пропуская Ханну из пустоты в крепость.
— Ханна, — в душе Лиат что-то затеплилось, — если бы мы с отцом… Если бы мы только могли вернуться в Отун, где жили до того, как перебрались сюда… Или в Куртубах ко двору калифа, или в Дарр, где жили сперва, мы бы взяли тебя с собой.
— Дарр! Бесовское место твой Дарр. Там ведь всегда жили нелюди…
— Бесовское? Под боком у самой госпожи-иерарха… — Лиат засмеялась. — Ты говоришь об эльфах. Но они не бесы. Даже не демоны.
— Но матерь Фортензия говорит, что они порождение падших ангелов и человеческих дочерей. И поэтому они — бесы.
— Блаженный Дайсан учил по-другому. Отец всегда говорил, что эльфы рождены огнем и светом, померкшим лишь во тьме, пришедшей в мир во времена хаоса. И они жили еще до того, как людям даровали Святое Слово.
Ханна немного испугалась. Будто Лиат призналась в том, что сама была дьяволицей, рожденной от связи женщины и ангела, позабывших про Господа и Владычицу.
— Ты знаешь много странных вещей, — проговорила она наконец.
— Только потому, что я умею читать, Ханна. И ты сможешь, если захочешь.
— Если бы я была при церкви!
— В Дарре! Я вспомнила, Ханна! — Воспоминания нахлынули, словно очистившись от сумрака, в котором доселе пребывали, подобно зернам в замерзшей земле. — Отец говорил, что именно в Дарре король Генрих повстречал эльфийскую женщину, родившую ему наследника.
Ханна смотрела на нее все так же настороженно. Ее беспокоил этот безбожный разговор, но она сумела взять себя в руки и продолжила:
— Так это правда, что принц-наследник — полуэльф? Должно быть, правда. Инга говорит, ее свояченица была во Фриласе в тот день, когда через него проходили «драконы», и она их видела. Она говорила, что принц только наполовину человек — так ужасно он выглядел. У него были волосы чернее ночи, кожа цвета бронзы и зеленые глаза.
