— Королевский монастырь, не так ли?
— Да, почтенный брат.
— Сожженный дотла варварами-эйка, которые убили всю братию?
— Да, почтенный брат.
— А четыре месяца назад ты не растерялся и спас их вождя от зубов этой твари?
— Да, почтенный брат.
— Почему?
— Владычица учит нас прощать, достопочтенный брат, — он проговорил это быстро, надеясь, что брат Агиус прекратит допрос до того, как обнаружит Лэклинга.
— Так ты не ненавидишь пленного эйкийца? Хотя он, возможно, был среди тех, что убили твоих будущих братьев? Может быть, друг мой, ты был обещан церкви против своей воли?
Алан, покраснев, опустил голову и промолчал.
— А твои родители? — спросил Агиус, спускаясь наконец с помоста и подходя к Алану почти вплотную. Алан почувствовал запах влажной шерсти, пряностей, что добавляли в святую воду, и волнующий аромат розового масла. Руки Агиуса были коричневого цвета и мозолисты — руки человека, привычного к тяжелой работе. Но его произношение выдавало человека благородного сословия.
— Я не знаю своей матери, брат Агиус. Усыновил меня Генрих из Осны, сын Адельгейды. Он тот отец, которого я знаю. Вся моя семья в деревне Осна, тетя Бела, сестра Генриха, ее дети, которые считают меня своим братом. Я вырос там.
— Бела и Генрих? Одно имя — как у короля, а другое так похоже на «Сабела», но в салийской транскрипции. И при этом ты — приемыш? — Острые глаза Агиуса способны были проникнуть в самую суть вещей. Так во всяком случае казалось Алану.
— Да, почтенный брат.
— Здешние люди говорят между собой, что старый граф Лавастин, дед нашего нынешнего господина, заключил сделку с дьяволом из-за этих собак. — Алан волновался и чувствовал, что волнение его подозрительно. — Также говорят, что соглашение между ними скреплено кровью, и поэтому псы подчиняются только графу или его единокровному наследнику. Я спрашивал нашу кастеляншу, возможно ли, чтобы ты был незаконнорожденным сыном графа. По моим подсчетам, он мог зачать тебя примерно в то же время, когда был помолвлен с той, на которой позже женился. Незаконнорожденный, прижитый с женщиной низкого звания, в тот момент был бы некоторой помехой для него, не правда ли? Многих таких бастардов отдают потом церкви, чтобы они не становились на пути законных наследников.
Что-то в его тоне заставило Алана поднять глаза и выпалить:
— А вы, брат Агиус? Вы не бастард, отданный церкви против своей воли?
Агиус даже не улыбнулся.
— Нет. Я принял сан вопреки воле родных. Меня хотели женить на женщине, которую я не любил. Это было хорошей партией для нашего рода, но не для меня, ибо тогда я уже отдал свое сердце в дар… — Он запнулся, но после короткой заминки продолжил: — … Нашей благословенной Владычице. — Тут он приложил руку к сердцу. — И Владычица благословила мое служение. У меня был брат, моложе меня на год и более склонный к такому браку. Вместе мы убедили невесту, что с ним ей будет лучше. Поэтому в восемнадцать лет я принес свой обет, а мой брат вскоре женился. Теперь он мертв, убит в одной из войн, которую вел король Генрих.
Агиус говорил об этом спокойно, но Алан видел, как глаза его сверкали гневом и уголки рта кривились от сдерживаемой горечи.
— Но у тебя ничего общего с… Хотя сильная кровь часто делает ребенка больше похожим на мать.
Алан не сразу понял, о чем он. «У тебя ничего общего с графом Лавастином». Вот что имел в виду брат Агиус.
— А что, если я действительно графский сын? — спросил Алан, недовольный тем, что о Генрихе из Осны даже не упоминается в разговоре. — И был усыновлен? Даже если это так, граф, должно быть, хотел избавиться от меня.
— Ну конечно, ты думаешь, что все происходящее сейчас неспроста, верно? И я так думаю. Многие благородные господа выказывают благоволение и поддержку бастардам, рожденным от благородной крови. Если твое сердце в самом деле тянется к церкви, ты можешь подумать о той пользе, которую принесешь Владычице и блаженному Дайсану. Дворянский сын сумеет дать нам земли и доходы, а его родитель, если силен и достаточно любит ребенка, может основать специально для него монастырь или храм.
— Даже если так, — прошептал Алан, — сейчас я всего лишь купеческий сын. Я никогда не докажу своего дворянства.
Даже если бы и хотел, чтобы это было правдой… Но ведь бастард мог не только стать священником, он мог поступить на королевскую службу, мог унаследовать титул, который позволит ему получить военный отряд, а если нет, то вступить в элитную королевскую конницу, подразделение «драконов».
— Я изучил все метрики за тот год, в который ты, скорее всего, родился. Среди детей, рожденных тогда, было лишь трое безымянных, о судьбе которых узнать не удалось. Остальные либо умерли в младенчестве и вошли в Покои Света, и записи об их смерти внесены в приходскую книгу, либо… Тех, кто выжил, я знаю: одна девочка, что рождена была законно — женатой парой, с родителями уехала из этих мест. Остальные были рождены незамужними женщинами, чьи имена не указаны, хотя одна из них понесла епитимью за свои грехи. Увы, диакониса, служившая в те Дни в Лавас-Холдинге, умерла, но у здешней поварихи на удивление хорошая память. Она уверяла меня, что больше никто в тот год не рожал, и не помнит ничего ни о каком другом найденыше.
Алан попытался представить себе, что значит для него быть признанным сыном графа Лавастина, плоть от плоти… Но он видел перед собой только лицо своего отца Генриха, грустное лицо, когда он вспоминал о матери Алана. Женщине, которую Генрих из Осны любил.
— Тебе нечего сказать? Ты честолюбивый юноша, не так ли?
— Наследником будет дочь лорда Жоффрея, рожденная прошлой осенью. Я слышал, они говорили об этом.
— Если выживет. И если не найдется более достойная кандидатура. Госпожа Альдегунда происходит из вендийцев. Здесь у нас Приграничье, но все люди предпочли бы видеть своим сюзереном человека варрийской крови. Законный он сын или нет.
— Этого не доказать, — повторил Алан, чувствуя себя очень неуютно под градом вопросов Агиуса. Почему священник не оставит его в покое? — Я не слышал ни от кого из местных о романе графа со служанкой. Если б такое было, без сплетен бы не обошлось. У графа Лавастина уже была дочь? И пусть она умерла, вскоре наш господин опять женится.
— Возможно. Сейчас о смерти его жены и дочери говорят только то, что это, дескать, ужасное событие. Да и бог с ними. Без сомнения, если граф захочет узнать обстоятельства твоего рождения, он это сделает. И это не мое дело. Он не мой родственник, и, как человек церкви, я не очень интересуюсь мирскими делами. — Он заговорил быстрее и казался поглощенным своими делами. — Я поговорю с сержантом Феллом и мастером Родлином. Хотелось бы, чтоб ты каждый день уделял мне около часа времени, все же ты был предназначен церкви. Обучу тебя письму и чтению.
