— Конечно, помню, но с такими-то лапами…
— И с его живучестью…
Мысли медленно сцеплялись в понимание происходящего. Он, скорее всего, в том же кабинете, и хозяин сдаёт его в аренду своему приятелю. И что? И ничего. А что с ним делал этот Мастер… и ещё не додумав, понял, что думать об этом нельзя, что это опасно, смертельно опасно.
— Ну, пора, засиделись. Как считаем?
— Ладно, чего не сделаешь ради друга. С двенадцати.
— Идёт. Сегодня у нас что, пятница? Значит, в двенадцать ноль-ноль следующей пятницы я его верну.
— Идёт. С тебя семьсот гемов.
— Сочтёмся, соратник.
Видимо, они считали это шуткой, потому что долго и упоённо ржали. Гаор уже почти всё ясно сознавал и слышал, но продолжал лежать неподвижно, закрыв глаза и прижимаясь горящим как после пощёчин лицом к прохладному, пахнущему дорогой мастикой паркету.
— Рыжий! — прозвучал над ним голос хозяина. — Вставай.
Гаор медленно, преодолевая тупую тянущую боль во всем теле, подтянул выброшенные вперёд руки, отжался от пола и встал на четвереньки, на колени, во весь рост.
— Рыжий, — Фрегор пытливо и как-то неуверенно смотрел ему в лицо, — я сдал тебя в аренду. На неделю. Ты будешь называть его "мой господин". Выполняй все его приказы. Ты понял?
— Да, хозяин, — прохрипел Гаор.
Фрегор отвернулся от него и сразу будто забыл о нём. Попрощавшись с Венном взмахом руки, он ушёл.
Гаор и Венн остались вдвоем. И уже Венн внимательно, пристально оглядел стоящего перед ним голого худого раба с беспорядочно свисавшими на глаза прядями волос непонятного бурого цвета и растрёпанными усами и бородой. Ставшая за неделю тюремно-белой, почти прозрачная кожа покрыта ссадинами, старыми и недавними синяками, розовыми пятнышками ожогов. Сизые и большие, словно раздутые, кисти отделены от предплечий синими вдавленными в кожу "браслетами" — следами от наручников…
— Обработали тебя… — Венн покачал головой и улыбнулся, — по первому разряду.
Гаор не счёл эту фразу нуждающейся в ответе. И угадал. Во всяком случае, удара не последовало. Венн посмотрел на свои часы и присвистнул:
— Однако… время поджимает. Так, Рыжий, одеться сможешь? — и коротким взмахом показал на стоявший в дальнем углу стул.
Повернувшись в указанном направлении, Гаор увидел аккуратно сложенную одежду, на спинке стула висела кожаная шофёрская куртка, а под стулом стояли начищенные ботинки. Его одежда? Ну да, его раздели тогда, перед током. И… да, его спросили.
— Да, мой господин.
— Тогда одевайся и побыстрее.
— Да, мой господин.
Но быстро, конечно, не получалось: пальцы не справлялись ни с пуговицами на рубашке, ни со шнурками у ботинок.
— Завяжи, чтоб не свалились, — нетерпеливо распорядился Венн, — и пошли.
— Да, мой господин.
Гаор кое-как прихватил шнурки, надел поверх незастёгнутой рубашки куртку. Никогда, даже совсем пьяным, он не был так небрежен в одежде, но… а чёрт, сволочь спешит и за промедление точно ввалит, а у него и так живого места не осталось.
— Готов? Пошли.
— Да, мой господин.
Гаор ожидал, что они выйдут в коридор, но Венн подошёл к одной из бархатных занавесей, которые Гаор посчитал оконными. За занавесью оказалась глухая стена, расколовшаяся дверью лифта. Кабина была освещена и достаточно свободна, во всяком случае ему не пришлось стоять вплотную к новому хозяину, временному, но от этого не менее опасному.
Из лифта они вышли прямо в маленький, на десять машин, гараж, где сейчас стояли две: маленький трейлер — такой он водил у Сторрама — и знакомая легковушка. Но… но он не может вести. Ему бы дойти и не упасть, глаза опять болят и руки ни к черту.
Венн открыл заднюю дверцу.
— Залезай и ложись на сиденье. Там одеяло есть. Накройся, и чтоб тебя не видно и не слышно. Понял?
— Да, мой господин, — ответил Гаор, влезая в машину.
Он лёг, накрылся, как и было велено, тёмным, чуть мягче обычного солдатского, и таким же шершавым, одеялом. Он ещё услышал, как завели мотор, но, как тронулись, не ощутил, провалившись в спасительное забытье…
Венн вёл машину в своей обычной манере. Разумеется, никто и никогда не посмел бы его остановить и проверить тёмную массу на заднем сиденье, но и мало ли что. Ехать через город и предусмотреть, кто и где увидит небывалую картину: раб-пассажир при свободном шофёре, — невозможно. Ну что ж, в предварительном итоге… сделано неплохо, даже изящно. Крыша у Рыжего, вроде бы, уцелела, что удивительно, но приятно. Остальное восстановимо, что также… приятно и удивительно. Поразительная живучесть. "Хотя не будем спешить с выводами, — остановил он сам себя, — подождем компетентного мнения".
Ехали долго. Во всяком случае, Гаор несколько раз приходил ненадолго в себя и снова терял сознание, пока не очнулся окончательно. Машина стоит, дверца распахнута, и чужая рука дёргает его за волосы.
— Рыжий! — нетерпеливо позвали его. — Вылезай, быстрее.
— Да, мой господин, — прохрипел он, барахтаясь в ставшем отчего-то очень тесном салоне.
А когда вылез и огляделся… подземный гараж. Опять. И как всегда:
— Иди за мной.
— Да, мой господин.
Очередной лифт, маленький, на четверых, не больше, недолгое движение вверх, лифт открылся прямо в прихожую.
— Вот и приехали, — весело сообщил ему новый хозяин, входя в небольшую жилую комнату. — Побудешь пока здесь. Сейчас раздевайся и иди в душ. Вымоешься, как следует, а то несёт от тебя. Грязное кидай в ящик, всё нужное там есть.
— Да, мой господин, — Гаор побрёл в указанном направлении, толком даже не оглядевшись и не поняв, что такого особого в этой комнате.
Душ был обычный. Но… не рабский. Примерно такой, только гораздо меньше, был в той квартире, которую он снимал на дембеле. И раздеваясь, складывая бельё и рубашку в высокий пустой ящик для грязного, вешая брюки и куртку на вешалку, он вроде бы стал уже вполне нормально соображать. Так, мыло, мочалка… мыло было хорошим, лучше того, что он покупал себе на дембеле. Он вошёл в отгороженную от ванной полупрозрачной занавеской душевую кабинку и включил воду. Ванна здесь тоже была, но ему велели вымыться, а не разрешили принять ванну, такое удовольствие у него вообще только пару раз в жизни и было, в солдатском санатории и еще… был случай. Ладно, чего вспоминать. Было не было, забудь как не было. Мыло душистое, но вроде Венн этот с мальчиками не балуется, хотя… чёрт их знает, а ему не отбиться, руки как не его, да и… теперь-то не ему, нелюди, трепыхаться. И тут же понял, что нет, даже сейчас, всё равно не дастся. Руки-то… свободны, в квартире они одни, и никого ни в чём он не подставит.
