— А как его зовут?
— Тарас.
— Нет такого имени. Есть Тартах.
— Ладно, пусть будет Тартах. Так вот. Тартаху смешон внешний вид учёных сыновей. Он считает, что каждый мужчина должен быть воином. И они отправляются вместе на войну. Оба становятся хорошими воинами. Но затем старший сын влюбляется в дочку вражьего командира и предаёт своих. Из-за этого младший попадает в плен и погибает.
— Скучная какая-то история получается и грустная. Первая была лучше.
— Да подожди, Эйн. Это ещё не всё. Затем отец вместе с заново собранным войском опять идёт войной на врага. В бою он встречается с сыном и говорит ему…
— Глаза б мои тебя не видели?
— Да нет! Говорит: «я тебя породил — я тебя и убью!». Затем убивает. А в конце концов погибает сам.
— Так не интересно. Все умерли. Кто же это смотреть будет? Все и так умирают.
— И как тогда лучше?
— Ну, старший сын влюбляется в дочь вражеского командира, соблазняет её, потом её сестру, потом её мать, потом сестру матери. И так всех подряд начинает соблазнять. Затем вражеский командир в слезах приползает на коленях к Тартаху, просит того забрать сына обратно, а то в их стране скоро девственниц не останется. Тартах забирает сына, а взамен получает кучу золота!
— Да, Эйн… Не думал, что можно так закончить эту историю, но так она, наверное, будет выглядеть интереснее в наших реалиях.
Так, за разговорами подошла к концу дорога до границы с центральной провинцией Олода. В пути мы условились, что в случае проверки Олаф будет музыкантом, ведь он неплохо играл на местном варианте гуслей. Я, не знаю, как так вышло, но, может быть, у меня много времени было свободного на земле или ещё что, но тем не менее я умел жонглировать. Сам не помню, когда и как научился. Было решено, что я буду жонглёром. Левая рука слушалась меня плохо, поэтому я бы жонглировал правой. Марон по легенде был нашим поваром и продавал на представлениях настойку на жабе.
Долго не могли решить по поводу Терна. Затем я предложил, что он будет стрелять из лука в яблоко, поставленное на голову другому артисту. Но когда мне предложили быть этим самым вторым артистом, я пожалел о своих словах. Терн, конечно, метко стреляет, но мало ли. После долгих споров Шиара сама предложила свою кандидатуру на эту роль, сказав, что у неё достаточно реакции и ловкости, чтобы в случае чего увернуться от стрелы.
Все согласились, хотя мне стало страшно за неё. Я велел Терну перед стрельбой никогда не употреблять настойку на жабе.
***
Как мы и предполагали, на границе нам сказали продемонстрировать свои навыки. Стража боялась, что мы повстанцы, и хотела убедиться, что мы артисты. Стражникам понравились придуманные мною с Эйном сценки, которые мы разыграли, Олаф неплохо сыграл на гуслях, а Марон предложил страже отведать настойки. Некоторые стражники согласились, от этого один из стражников стал по-детски хихикать, а другой лёг на спину прямо на земле и рассматривал что-то в небе. Другие стражники от настойки отказались.
Когда казалось, что всё уже благополучно закончилось, Терн выстрелил в яблоко, поставленное на голову Шиары. В этот момент к ней слишком близко подошёл командир стражи, одетый в яркий зелёный плащ из шёлка. Яблоко взорвалось снопом брызг, большая часть которых попала командиру на лицо и на плащ.
Воцарилась тишина, которую прервал идиотский смех стражника, отведавшего настойку Марона.
— Не пускаааать! — заорал командир — Вы не артисты, а жалкие шарлатаны! Убирайтесь отсюда, чтобы духу вашего здесь не было! Таких артистов, как вы, половина Олода! Убирайтесь! Я пропущу вас, только если среди вас есть дрессировщик! Ибо указ Владыки — пропускать в страну всех дрессировщиков! Среди вас ведь нет таких? Так что убирайтесь!
Дрессировщики? Интересно, почему они такой указ относительно них? Нужно будет выяснить.
Около полугода назад произошло самое большое в моей жизни огорчение. Но вот сегодня произошло то, что назвать иначе как моей самой большой радостью или чудом нельзя.
Я понял, что пройти у нас не получится. Расстроенный словами командира стражи, я развернулся, чтобы вернуться в фургон. В этот момент я сперва не понял, что я вижу. Передо мной стоял на двух лапах, неведомо как подкравшийся, огромный бурый медведь!
Он зарычал, но как-то без угрозы, что ли. Затем опустился на четыре лапы и принялся облизывать мне руку, словно собака. Я стоял как вкопанный. Значит, в тот раз в лагере мне не показалось, и между деревьев действительно кто-то шёл. Это был Бурый.
Не знаю, почему, но он преследовал меня с того самого момента, как я попал в этот мир. Ведь медведей здесь нет. Он один на всю планету, так что это был тот же самый медведь, только он стал ещё крупнее. Видимо, местный свежий воздух и незагрязнённые дымом заводов лесные ягоды шли на пользу.
Остолбенел не я один. Даже выпившие настойки солдаты сейчас протрезвели и молча смотрели на нас с медведем. Первой в себя пришла Шиара.
— У нас есть дрессировщик, вот же он, — она указала на меня рукой. — И зверь есть. Видели такого когда-нибудь? А, мальчики?
Командир еле выдавил из себя одно слово:
— Проезжайте…
Бурый направился к фургону и залез внутрь. Эйхо нервно посматривали на зверя. Фургон под весом животного наклонился и заскрипел. Мы осторожно последовали за ним. Когда мы зашли, медведь уже вовсю ковырялся в наших припасах, поедая самое вкусное, что у нас было. Мы аккуратно уселись в сторонке.
Больше всех повезло Эстэбану — он сидел снаружи и не соседствовал с грозным зверем.
— Это ведь правда твой зверь, Саян? — осторожно спросила меня Шиара. — Вы ведь просто прятали его в лесу, как в тот раз Терна, да? — продолжала она, словно пытаясь саму себя убедить в том, что зверь действительно ручной.
— Д-д-да… Мой… Милый ручной зверёк… Я уже полгода с ним… Мы с вами ехали на фургоне, а он шёл по лесу за нами…
Шиара после этих слов сразу как-то расслабилась и стала подсовывать медведю под нос сладости. Он аккуратно брал их из рук и ел.
Фургон ехал дальше. Мы понемногу привыкали к соседству Бурого, который после того, как наелся, лёг спать прямо в фургоне, положив огромную тяжеленую голову мне на колени.
— А ты хитёр, Саян. Такой козырь в рукаве прятал, — сказал Эйн. — Ну и правильно делал, что не рассказывал нам про него. Вдруг мы бы оказались разбойниками, а не артистами, а он бы в случае чего быстро пришёл бы на помощь.
— Да. Я всегда стараюсь быть осторожным, — нервно ответил я.
Мы подъезжали к столице Олода — городу Олоду. Местные, видимо, не сильно утруждали себя придумыванием названий.
Чем ближе мы подъезжали к столице, тем сильнее это ощущалось. Грунтовая дорога сменилась мощёной. Наверное, именно такие строили древние римляне. Лес вдоль дороги сменился полями подсолнечника. Ну или местного растения, очень на него похожего. Периодически наш фургон проезжал мимо деревенек. Местные жители с серпами в руках собирали урожай и закидывали срезанные головы подсолнечника в телеги. Дети помогали родителям.
Раньше, когда я слышал всякое про Олод, я уж и вправду думал, что здесь чудо на чуде и чудом погоняет. Слишком уж много слухов ходило про эту загадочную страну. Я думал, что здесь встречу волшебных фей и драконов, которые умчат меня домой. Оказалось, что это просто продвинутая по местным меркам страна. Возможно, Римская Империя этого мира. По пути в столицу ничего, кроме нищих деревень и чумазых крестьян в лохмотьях, работающих от рассвета до заката, я не встретил.
Солнце было в зените, мы въезжали в столицу Олода. Олод. Никакой стражи или стен на въезде в город не было. Видимо, местные правители настолько вложились в охрану въезда в провинцию, что считали, что въезд в город охранять не имеет смысла. Ну или просто мы охрану не заметили.
Однако на одной из улиц нас всё же остановили патрульные в серых плащах и спросили, кто мы такие. Когда один из стражников заглянул в фургон, то несколько испугался медведя. Когда ему сказали, что я дрессировщик, он посмотрел на меня с уважением и посоветовал посетить городскую управу в верхнем городе. На дрессировщиков и укротителей здесь почему-то был немалый спрос.
