Остальные конные, по-видимому, составляли личную охрану рыцаря и в грядущем бою, судя по их позам и висевшим за спинами щитам, принимать активного участия никак не рассчитывали. Этих всадников было немного: по бокам и позади своего командира расположились несколько пажей, кутилье и два сержанта, каждый из которых был вооружён длинным рыцарским копьём. Позади них держалось ещё около дюжины защищённых кольчугами конных лучников, использование которых в предстоящем бою тоже очевидно было неуместным. Остальные всадники, стоявшие чуть в стороне, были обычными легковооружёнными оруженосцами и герольдами.
— Брат Гуго, брат Филипп — время настало! Будьте готовы! Набирайте силу камней!
— Да, брат Бернар. Мы готовы и лишь ждём твоей команды…
— Хорошо… — де Торнье заметил, как мастер лучников по знаку рыцаря поднял короткое копьё с жёлтым баннером. Лучники тут же подняли вверх луки и натянули тетиву: «Когда он опустит баннер, они выпустят стрелы!..» От залпа, который за несколько мгновений должен был послать в сторону шнеккеров пару сотен стрел, тамплиеров отделял уже какой-то короткий миг — Бернар де Торнье увидел, как начало опускаться копьё мастера лучников и коротко бросил:
— Сейчас!!!
Чёрной тучей стрелы взвились над вражеским отрядом и устремились ввысь, чтобы сверху, набрав чудовищную скорость и мощь, ударить по открытым палубам и башенкам трёх замедлившихся в узкости кораблей.
Смерть, угнездившись на стальных наконечниках разной формы — от массивных, и ребристых, служащих для пробития доспехов, до широких и тонких — для отсекания рук и рассечения голов и плеч — уже заранее намечала себе первые жертвы. Лучники же, увидев поднятый второй раз баннер своего мастера, уже накладывали на тетиву следующие стрелы, запаса которых хватало ещё не на один десяток таких залпов.
За несколько мгновений до этого, в рядах тамплиеров начало происходить что-то такое, что никак не укладывалось в их, отработанную двумя столетиями сражений с сарацинами, боевую тактику. Точнее: в первый миг всё было, как раз, очень похоже: все без исключения арбалетчики и сержанты присели вдоль обращённых к врагу высоких бортов и закрылись сверху широкими пехотными щитами, но вот рыцари храмовники… точнее — двое из них — творили что-то непонятное…
Даже не попытавшись прикрыть их своими щитами, стоявшие с ними рядом сержанты, одновременно сделали несколько шагов назад, а эти двое рыцарей, к удивлению вюртембергцев, наоборот — шагнули вперёд, в середину освобождённого для них небольшого пространства.
В руках обоих, закованных в доспехи храмовников были мечи. Увидев это, наблюдавший за ними Конрад фон Штайн лишь усмехнулся: «Безумцы, они ищут быстрой смерти!..»
Однако выступившие вперёд рыцари не собирались умирать под градом взвившихся в воздух стрел, вместо этого они начали вращать своими мечами над головой…
В этот же миг, видимо по отданной кем-то из храмовников команде, на всех трёх шнеккерах упали паруса и расположенные вдоль бортов вёсла стали резко табанить, пытаясь удержать, идущие друг за другом корабли, на месте.
— Какого дьявола эти безумцы делают?! — самодовольная ухмылка сползла с лица напрягшего зрение Конрада фон Штайна, но, так и не успев, как следует удивиться странным действиям тамплиеров, он вдруг осознал, что в его глазах стремительно потемнело.
Сначала он не понял причины этого, но, подняв взгляд, только и сумел, что вымолвить: «О! Господи!..» — небо над его отрядом заволокло мгновенно почерневшими тучами, которые как-то противоестественно начали вращаться вокруг невидимой оси, центром которой был он и его знаменосец.
Сила поднявшегося ветра была настолько чудовищна, что животные, против своей воли, перебирали ногами, грозя завалиться на бок и привалить собой своих седоков. Знамя пару раз хлопнуло на ветру, противно затрещало и чудом не вырвалось из рук обезумевшего от суеверного страха знаменосца, который что-то дико закричал, но Конрад, из-за свиста рвущего барабанные перепонки ветра в его криках смог разобрать лишь одно только слово: «Стрелы!..»
Оторвав свой взгляд от перекошенного ужасом лица Герхарда Рутенберга, рыцарь посмотрел вперёд, в сторону кораблей проклятых храмовников и увидел, как пущенные в них сотни стрел, так и не достигнув своей цели, подхваченные вращающимся вихрем, кружатся по кругу, преследуя друг друга в хаотичном беспорядке, сталкиваясь и вертясь в безумной круговерти.
«Дьявол! Это сам Дьявол ополчился против нас! Милосердие Божие, которое выше небес, уповаю на Тебя, явись нам и спаси нас!..» — задрожавшие от суеверного страха губы Конрада фон Штайна зашевелились в беззвучной молитве, запоздало обратившись к Символу веры:
— Credo in Deum Patrem omnipoténtem, Creatorem cæli et terræ… - Верую в Бога, Отца Всемогущего, Творца неба и земли…
Дочитать его до конца он не сумел, просто сойдя с ума и очистив свою память от всего, ранее содержавшегося в ней, а значит — и Символа своей христианской веры. Именно в этот момент небо над его головой разверзлось сплошной стеной ледяного ливня, настолько плотного, что он на несколько минут скрыл от него всё происходящее.
Это был восставший из ничего ужас — тот, о котором говорили священники, но что, до этого мгновения, воспринималось им лишь как обязательные для провозглашения, но ни к чему не обязывающие в реальной жизни слова, однако же сейчас, он его видел собственными глазами.
Точнее — Конрад фон Штайн не видел ничего. Ледяной водяной поток скрыл от него всё: и его воинов, и кружащиеся в безумном вихре стрелы, и корабли проклятых тамплиеров, на стороне которых — как он ещё успел подумать своей последней, закрывающей его затухающий разум мыслью — был если не Дьявол, то сам… Всемогущий Бог, разгневавшийся на него и его воинов, за творимое ими злодейство над Его крестоносным воинством…
* * *
— Брат Бернар! Я больше не могу — теряю силы!
— Я тоже!
Бернар де Торнье оторвал свой взгляд от поглотившего вражеский отряд воздушно-водяного вихря, из которого слышались вопли безумного ужаса и душераздирающие крики отчаяния, и посмотрел на Филиппа Сен-Жерара и Гуго фон Вайнгартена. Первый всё так же равномерно вращал свой меч над головой, а второй вообще не двигался, держа свой, направленный вперёд и вверх меч неподвижно, на вытянутых перед собой руках.
Оба брата-рыцаря были мертвенно бледны. Их глаза запали, а лица, ещё недавно полные энергии и жизни, стали плохо узнаваемы: кожа приобрела серый оттенок и обтянула резко обозначившиеся скулы — камни, показавшие свою огромную мощь, забрали почти все их силы.
Медлить было нельзя. Увидев, в каком состоянии братья-рыцари, Бернар понял, что промедли он ещё немного и Сен-Жерар, вместе с фон Вайнгартеном, предстанут перед Петром и Павлом:
— Довольно! Дальше я сам!
Как только он это крикнул, оба — Филипп Сен-Жерар и Гуго фон Вайнгартен — как подкошенные невидимой смертоносной косой, упали на дощатую площадку форкастля. К ним тут же устремились оруженосцы, подхватили и, прикрывая щитами, на руках понесли их под сень парусинового полога.
Бернар де Торнье проводил взглядом обессиленных братьев-рыцарей, убедился в том, что их благополучно спустили по крутой лестнице форкастля, и обернулся к берегу. Небо светлело прямо на глазах, вихрь и ливень исчезли так же быстро, как и появились, о них напоминали лишь падающие на землю, уже бессильные стрелы и стекающие с кручи бурлящие потоки воды…
Отряд противника был деморализован, многие воины были растеряны, стена из щитов во многих местах полностью распалась, многие их пехотинцев вращали головами в стороны, но большинство, забыв о тамплиерах, смотрело на небо, всё ещё удерживая щиты над головой и, прислонив к плечам копья, истово крестились. Лучники, лишённые доспехов, вообще представляли собой жалкое зрелище: сбившись в группы, поддерживая друг друга, они расстроили свои цепи, мастера лучников вообще нигде не было видно, его копьё с укреплённым на нём баннером лежало в грязи у самой кромки воды. Что уж тут и говорить, что подготовленные к стрельбе стрелы, заранее воткнутые в землю перед каждым из стрелков, смыло водой, они лежали в топкой грязи, тут и там, вперемешку с брошенными луками, метательными копьями и сорванным с голов шапелями и куполообразными шлемами.
