– В этом хламе есть что-то ценное? – изумился демон. – Да берите, пожалуйста! Но сны уже подарены, я их забрать назад не смогу.
И добавил, не удержавшись, с мальчишеской интонацией:
– Но как же, как вы могли противостоять мне?!
– С детства упражнял силу воли! – соврал Бенц.
* * *
Дик нежно погладил кончиками пальцев темно-бурый переплет.
Правильно он тогда поступил. Слова демона про какие-то сны оказались болтовней. А лоция – вот она…
– Я же сказал, что ты будешь летать! – шепнул он нежно.
Лоция не ответила.
Бенц вздохнул. Еще неизвестно, будет ли она летать… и сам Дик, и его команда…
Эх, где достать двенадцать коронетов?
Заботы и тревоги разом обрушились на молодого капитана, сдавили горло, навалились на плечи.
Как же он устал!
А ведь есть в Порт-о-Ранго дом, где Бенц может забыть всю круговерть. Дом, где его поприветствует добрый, нежный голосок. Где маленькая ручка, скользнув по лицу Дика, смахнет все горести и подарит надежду…
Скорее туда, скорее!..
Убирая лоцию в сундучок, Дик улыбался…
3
Сиди да шей, смотри в окошко,
Людей повсюду гонит труд,
А те, кому трудней немножко,
Те песни длинные поют.
А. Блок
Окажись в этой скромной, но чистенькой комнате художник, он бы пришел в восторг от очаровательного сюжета: три хорошенькие девичьи головки – русая, рыжая и черноволосая – озабоченно склонились над стоящей на подоконнике клеткой, в которой сидел нахохлившийся чижик.
– Может, съел что-то не то?
– Что «не то»? Как сказал продавец: овес и конопляное семя.
– А если он другое что нашел?
– Ой, ну, ты дуреха! Он что, слетал в «Развеселую пляску» и там наклюкался? Что он в клетке мог найти?
– Девочки, какой он грустный… как его жалко…
И тут в разговор ворвалось бодрое замечание:
– Да облопался он конопляным семенем, ваш орел!
Все три хозяйки «орла» разом обернулись к двери, где на пороге, ухмыляясь, стоял Дик Бенц.
Русоволосая Кэти всплеснула руками, зарделась. Но подруги, с которыми молоденькая швея делила этот крошечный домик, отнюдь не пришли в восторг от появления Бенца, которого считали легкомысленным бродягой. Сам и медяка не стоит – а вскружил голову бедняжке Кэти!
– Сударь, – недовольно сказала джермийка Марта, поправляя рыжую корону-косу, – вас в детстве учили, что надо стучаться, прежде чем войти?
Дик сорвал с головы шляпу и торжественно раскланялся перед Мартой, как перед королевой, махнув шляпой у подола ее платья по чистому дощатому полу:
– Сударыня, если вы не простите мою невоспитанность, мне придется в отчаянии удалиться в Хэдданские горы, жить в медвежьей берлоге и питаться сосновой корой.
– Эти вечные дурацкие шуточки… – начала было Марта, отнюдь не растроганная. Но Росита, смуглая востроглазая спандийка, перебила подругу:
– Ой, Марта, ну, что ты всегда… Он же про чижика что-то говорил! Сударь, вы раньше держали чижиков? Вы знаете, отчего они болеют?
Чижиков Дик не держал. Но друг его детства Жанно Свистун, сын метельщика, промышлял ловлей птиц, обучением их разным мелодиям и продажей барышням и дамам. От Жанно Дик наслушался всякой всячины о повадках птиц, а потому ответил уверенно:
– Для чижей конопляное семя – еда полезная, но уж больно сытная. Держать чижа на конопляном семени – все равно что вас, барышни, кормить только жирным мясом.
– Фу! – дружно, в один голос отозвались девушки.
Дик скрыл усмешку.
Наверняка любая из этих милых швей с удовольствием смолотила бы миску каши с жирной мясной подливкой или бутерброд с ароматной джермийской колбасой. Но признаться в этом в присутствии мужчины было немыслимо. Перед мужским взором девицы всех сословий (ну, кроме крестьянок) стремились предстать воздушными созданиями, которые разве что яблочко рассеянно пожуют или конфетку скушают.
– Сколько в день корму ему даете? – строго спросил Дик.
– Сколько он захочет! – гордо ответила Росита. – Мы следим, чтобы кормушка была доверху полна.
– Поздравляю. Обкормили птицу. Ему в день надо еды – маленькую ложку. И дали б вы ему морковки…
– Что? – хором изумились три швеи.
– Морковки. Натрите на терке и смешайте с сухарной крошкой. Вареное яйцо еще…
– Это можно… – задумчиво сдвинула Марта широкие рыжеватые брови.
– А почему он не пьет? – спросила Росита строго, словно это Бенц подучил чижика привередничать.
– Как – не пьет?
– А так. Мы ему старую солонку с водой поставили, так он ее опрокидывает!
– А! – осенило Дика. – Это он купаться хочет! Поставьте блюдце с водой – увидите, как он развеселится.
Три владелицы чижа принялись негромко совещаться. Росита припомнила, как воробьи весной купаются в лужах. Кэти горячо заявила, что их замечательный чижик не должен жить хуже какого-то бездомного воробья.
– Блюдце? Это прямо сейчас можно устроить! – загорелась Марта.
– Потом, – с нажимом сказала ей Росита. Схватила со стула пеструю мантилью, набросила на голову и плечи, быстро глянула в зеркало. – Надо за морковкой сбегать. Пошли, вместе купим.
Марта покосилась на Бенца.
– Вместе? Ну, пошли, тебе же одной целую морковку не донести.
Вышла в соседнюю комнату, сразу же вернулась с платком. Набросила его на плечи, по-джермийски завязала узлом на груди.
Дик склонился над клеткой, чтобы скрыть усмешку. Да, подруги могут не одобрять выбор Кэти, но у них есть правило: если к одной из них приходит приятель – две другие тут же выметаются…
И обе исчезли, оставив Дика и Кэти вдвоем.
Бенц положил шляпу на стол, сел на табурет и с удовольствием огляделся. Ему нравилась чистенькая, уютная комнатка с занавесками в цветочек, со столом, покрытым синей скатертью, с длинной портьерой, закрывающей вход в соседнюю комнату, где, как было известно Бенцу, стояли кровати трех швеек, вместе снимавших домик.
А какой переполох поднялся в этом гнездышке, свитом тремя птичками, когда Кэти привела сюда бродягу – голодного, измученного, собравшего на камзол и сапоги пыль и грязь с дорог двух стран… Марта, помнится, грозила выгнать его кочергой. Но тихая скромница Кэти, обычно во всем уступавшая решительной подруге, встала стеной на защиту Бенца, выдержала все упреки и добилась-таки для Дика разрешения пару дней пожить на чердаке.
Юноша усмехнулся, вспомнив, как сидел наверху, на старом соломенном матрасе, завернувшись в простыню, пока Кэти на заднем дворике стирала его многострадальную одежду…
Какая же она все-таки прелесть, его Кэти! Не принялась разводить упреки: мол, несколько дней не заглядывал, забыл совсем… Улыбнулась и спросила:
– Есть хочешь? Вон как с лица спал, одни глаза остались. Доведут тебя эти игорные дома…
Дик торжественно заверил девушку, что в игорные дома он уже дней десять как ни ногой. А вот поесть сегодня он и впрямь забыл, замотался.
Кэти сбегала на кухню, принесла кувшин с молоком, кружку и лепешку и, сев напротив Дика, с нежностью глядела, как он расправляется с угощением.
– Ждала меня? – ласково спросил Дик, оторвавшись от еды.
– Конечно, – улыбнулась она. – Когда мы садились работать, я всегда устраивалась так, чтобы видно было улицу и калитку. Шью-шью, да и взгляну…
Бенц нечаянно задел под столом ногой одну из корзин с материей и кружевами, ожидающих своих работящих хозяюшек, и вспомнил картину, врезавшуюся ему в сердце: три девушки, собравшись за столом, шьют и хором негромко напевают печальную старинную балладу…
Дик допил молоко, дожевал последний кусок лепешки и с напускной небрежностью сказал то, о чем ему хотелось прокричать на всю улицу:
– А я шхуну купил. Будет называться «Миранда».
