Двух девушек устроили в избе, где жила сама княгиня Чернава и ее младшая дочь, Гордяна. Однако Святомер, безропотно отдавший пленниц невестке, вдогонку прислал десяток отроков. Сменяя друг друга, те днем и ночью присматривали, чтобы угренские гостьи из святилища никуда не делись.
Из низины не была видна луговина, где народ со всей волости собирался на празднование Купалы, но общее возбуждение и пленницам не давало сидеть на месте.
– Матушка, а нас-то пустят на игрища? – еще утром спрашивала Чернаву Молинка. – Все веселиться будут, а мы, как мертвые, одни тут сидеть? Как же нам потом замуж выходить, если Лада и Ярило нам благословения не дадут?
– Так вы же не хотите замуж? – посмеивалась над ними Гордяна.
– Это мы за ваших не хотим! На белом свете и другие есть!
– А у вас на Угре женихи остались, да?
– Мой жених всегда со мной! – Лютава показала ремешок с бубенчиком, подвешенный к ее поясу.
Гордяна, дочь волхвы, должна была понять, что это означает.
– Не велел князь вас из святилища никуда выпускать, – призналась старшая жрица. – Боится, уйдете.
– Куда же мы одни уйдем – в лес пешком? Дом-то наш за тридевять земель!
– Да ведь придут за вами. Если не пришли еще.
Лютава опустила глаза. Княгиня Чернава хорошо к ним относилась, но и ей не нужно знать, что Лютава всем существом ощущает близость своего брата Лютомера. Она не сомневалась, что он снарядился в погоню так быстро, как только смог, а теперь находится где-то уже совсем рядом. Может быть, в том лесу, что виден, если подняться по тропинке из Марениного лога. Лютаву пробирала дрожь от волнения и нетерпения. Ее душила тоска по свободе, по дому, по родичам и особенно по Лютомеру, но внутреннее чувство кричало, что освобождение близко.
– Ну, матушка! Сестричка родная! – уговаривала Молинка Чернаву и Гордяну. – Попросите князя, чтобы выпустил нас в хороводах поплясать. Ну куда же мы денемся, ведь народ кругом! У народа на глазах как же мы убежим?
«Очень даже просто!» – мысленно отвечала на это Лютава. Исчезнуть в толпе – совсем не трудно. И все четыре женщины знали это одинаково хорошо, поэтому Лютава избегала смотреть в глаза княгине Чернаве.
А та колебалась. С одной стороны, возможных будущих невесток нельзя было не допустить к гуляньям Лады и Ярилы. Но с другой – Чернава понимала, с кем имеет дело, и не хотела отпускать их с глаз.
– Хорошо, – сказала Чернава наконец. – Увижу князя – попрошу за вас.
День перед Купалой – самый долгий в году. Казалось, уж давно должна наступить ночь, а солнце все еще светит, золотит верхушки берез, палит траву, отражается блеском в речной воде. И все же темнело – медленно-медленно, будто ночь крадется воровато, не смея показаться солнцу на глаза, понимая, что сегодня она не имеет никаких прав… Ну, почти никаких. И все же Марена тянула невидимые руки, засевала семена тьмы на поле света, зная – пройдет Купала и настанет ее пора. День начнет убывать, год покатится под горку, до самого дна, где ждет самый короткий день, когда семена света высеваются на поле тьмы. И вечно, пока стоит мир, будет вращаться это колесо, в самих своих противоречиях поддерживая равновесие Вселенной.
Святилище Марены опустело – в этот день Темной Матери не приносят жертв, и все ее служительницы ушли на луговину. Веселые крики и пение долетали даже сюда, и две девушки, единственные, кого пока не пускали на гулянье, прислушивались к ним, выйдя во двор.
– Пойдем посмотрим, может… – Кивнув сестре, Лютава подошла к воротам и выглянула.
Увы – пятеро отроков во главе с Колосохой честно несли службу под воротами, хотя на их лицах отражалась самая искренняя тоска.
– И вы тут, горемыки! – посочувствовала им Лютава. – Сами на гулянье не идете и нас не пускаете!
– Да разве ж мы! – Колосоха окинул взглядом стройную фигуру девушки. – Да я бы сам бы с тобой, знаешь… Стал бы я тебя держать тут, кабы сам решал…
– Это точно Колосоха говорит! – поддержал его отрок по имени Бессон и тяжко вздохнул. – Люди там гуляют, медовуху пьют, веселятся с девками, и все такое. Одни мы тут, точно псы на сене – сами не едим и другим не даем.
– Может, пойдем, погуляем, а? – голосом соблазнительницы предложила Молинка, выглядывая из ворот. – Про нас все забыли небось, не хватятся!
Девушка стояла, слегка наклонившись, и взгляд Бессона сам собой притянулся к ее пышной груди. И все же парень, тяжко вздохнув, покачал головой:
– Не, девки, не взойдет, и не думайте. Это у вас там батюшка с матушкой и все такое, а я и рода другого, кроме Святкиной дружины, в глаза не видал. От кого родился, даже не ведаю. Мне Святомер – и отец, и мать, и бабка с прабабкой. Если огневается и от себя прогонит – путь мне в лес до ближайшей осины, идти больше некуда.
– Тяжело тебе, – согласилась Молинка. – И много вас таких?
– Да вся дружина, почитай. Воюем много, каждый раз ополчение собирать князю некогда. Да и мужики, они ж такие – весной у них гарь и пахота, летом рубка и сенокос, к осени жатва…
– Да и в руках, кроме топора, не держали ничего, – поддержал его отрок по прозвищу Комар. – На медведя с рогатиной могут выйти, это да, кто посмелее и покрепче, а с хазарами воевать – это тебе не медведи! Хазары конным строем воюют, а тут ты с топором, стоишь, как дурак! Уметь надо! А мужику учиться когда? Ему работать надо!
– Вот князь и собирает себе такую дружину, чтобы всегда под рукой была, – поддержал Колосоха. – Чтобы, значит, ни пахать, ни сеять, ни жать, а только воевать, зато когда надо, тогда и пойдем, хоть тебе летом, хоть зимой, хоть днем, хоть ночью.
– И чтобы с копьем, с секирой, с мечом, у кого есть, и все такое. Мы все можем!
– У вас на Угре нет дружины такой?
– У нас бойники есть.
– Да бойники ваши! – Бессон презрительно сплюнул. – Мелкота, мальцы беспортошные. Кому семнадцать-восемнадцать стукнет – обратно домой просится, в род, там мать, бабка да невеста ждет приготовленная, все такое. Вот мы – другое дело.
– А не скучно – без рода, без жены…
– Без жены, конечно, скучновато, – согласился Колосоха. – Ну, там, на гуляньях, опять же. Мы же – соколы! – Он гордо приосанился, и Молинка улыбнулась. – Нам любая девка рада. На посиделки зимой нас только так зазывают! Угощают еще.
Парни заулыбались приятным воспоминаниям.
– А что, мы и жениться можем! – заверял Комар. – Вон, Набежка, Гудияров оружник, женился же! С Дона столько серебра привез – избу поставил, корову купил, все купил! Чего же не жениться?
– Да, а коли убьют? – вздохнул Колосоха. – Я вон тоже прошлой осенью хотел, уж больно была Льнянка у Прозябы-кузнеца хороша! Так бы прям и женился! А то подумал – ну как убьют меня, куда она денется? В род назад пойдет – род, может, и не прогонит, а возьмет ее вдовой кто-то за себя? Да еще с дитями! Что ей маяться? Так и не стал…
