— Останетесь здесь!
Кивнув, Тол’чак вышел вперед, снял оленьи рога, вызвав легкое постукивание крысиных черепов. Краем глаза он заметил, что ближайший к нему огр отступил. Не обращая на соплеменников внимания, он махнул товарищам, указывая на вход.
— Они отдали нам эти пещеры, — сказал он на всеобщем языке. — Можем располагаться лагерем.
— Мы принесем вам дрова для костра, — прорычал Хун’шва, в то время как другие огры расходились.
Как только они убрались, старый огр приблизился к каменной ограде.
Тол’чак ожидал, что отец Фен’швы заговорит с ним или бросит вызов, но вместо этого ладонь Хун’швы легла на верхний камень ограды. Тол’чак выпучил глаза: коснуться проклятого жилища — очень смелый поступок.
— Фен’шва ушел за край, — голос Хун’швы напоминал пересыпающийся гравий. — Ты освободил его дух. Отец чувствует это… — Тол’чак склонил голову. — И хотя я не могу простить, что ты отнял у меня сына и лишил радости мой семейный очаг, я благодарен тебе за то, что ты вернул мир в наш дом.
В голосе огра слышалось страдание. Эти слова дались ему нелегко. Как и те, что последовали за ними.
— Добро пожаловать домой, Тол’чак, сын Лен’чака, — проворчал Хун’шва и заковылял прочь, растворяясь во мраке.
Тол’чак смотрел ему вслед, чувствуя, как в душе растекается тепло.
— О чем это вы? — подошел Магнам.
— О том, что призракам нужен покой, — пробормотал огр и принялся помогать товарищам разбивать лагерь, чтобы вернуть жизнь пустому и холодному обиталищу.
У него не осталось кровных родственников, но семья была. Может быть, ему удастся снять проклятие и еще с кое-кого.
По пещере племени начали сновать огры, вернувшись к очагам и стряпне. Две женщины подошли и бросили через ограду охапку хвороста, страшась все-таки приблизиться.
Когда Тол’чак собирал рассыпавшиеся сучья, вставшие дыбом волоски и озноб во всем теле подали ему тревожный знак. Протяжный гул прокатился по пещере, эхом отражаясь от стен и куполообразного потолка, вызывая дрожь в костях. Даже костры, казалось, потускнели.
Огры замерли.
Мама Фреда находилась ближе всех к Тол’чаку. Тикал оставил груду костей, которую увлеченно исследовал, и вспрыгнул на плечо знахарки.
— Что это? — удивилась она. Звук все продолжался.
— Это зов, — прошептал Тол’чак.
От гула, казалось, задрожал камень под ногами. Будто кто-то ударил в гору чудовищным каменным молотом.
Мама Фреда погладила сжавшуюся в комок зверушку.
— Зов? Чей? Кого он зовет?
— Триада сзывает всех огров.
Джастон и капитан-элв’ин подошли к ним.
— Зачем это? — болотник нервно озирался. — Большинство и так уже здесь.
— Нет, — пояснил Тол’чак, — ты не понял. Это зов для всех огров. Для каждого клана и для каждого огра, молодого и старого, мужчины и женщины.
— И часто это случается? — поинтересовалась целительница.
— За всю мою жизнь зов звучал лишь однажды, когда я еще был малышом, — покачал головой Тол’чак. — Это произошло во время великой войны огров, когда клан бился с кланом. Триада созвала всеобщий сбор, чтобы начать переговоры о мире.
— А сейчас?
— Не знаю… — Тол’чак подумал о столкновении с ограми из клана Ку’укла. Неужели Триада уже прознала об этом?
Очень медленно гул стихал, пока не прекратился вовсе. Никто в пещере не сдвинулся с места. Только некоторые огры негромко бормотали что-то себе под нос.
— Смотрите! — воскликнул Магнам. — Кто-то идет.
Он ткнул пальцем в глубину большой пещеры.
Там клубился голубоватый свет, позволяя различить длинную трещину в задней стене. Сияние делалось все ярче, будто приближалось.
Его заметил не только д’варф. Стих негромкий ропот, смолкли даже испуганные голоса женщин.
Очерченная голубым свечением, из трещины выбралась, волоча ноги, одна фигура, за ней вторая и, наконец, третья. Три древних огра, обнаженных и сгорбленных. Их глаза в темноте пылали зеленым.
— Триада, — охнул Тол’чак.
Он смотрел, как обтянутые кожей скелеты ковыляли по гранитному полу. Огры при виде их падали на колени и склонялись, чтобы спрятать лица. Старцы Триады являлись духовными наставниками всех огрских кланов, ходячими мертвецами. Они редко покидали собственное обиталище, но теперь молча шагали по главной пещере, будто имели вполне определенную цель.
Тол’чак не склонился, когда к нему приблизились. Ведь он прошел путь мертвых до конца — к Вратам Духов. Он по-прежнему уважал Триаду, но не трепетал перед ней. Очистив сердце-камень своего племени, он исполнил их пожелание. Искра огня поселилась в его сердце. Они так много утаили, отправляя его в большой мир, знали, что он отыщет правду, но не подготовили к ее тяжести.
Три старца остановились у входа в его жилище и заговорили, хотя незаметно было, чтобы кто-то из них шевелил губами.
— Теперь ты знаешь истину.
Глаза Тол’чака сузились, а искра в его сердце стала жарче.
— Вы должны были предупредить меня…
— Нет, не должны, — голос клубился над Триадой, словно туман. — Сердце твоего народа вело тебя… и твое собственное.
— И что дальше? Я избавил сердце-камень от Погибели. А как насчет Клятвоотступника?
Глава Триады протянул костлявую руку. Без слов было ясно, что он просил.
Тол’чак вынул сердце-камень из сумки. Даже в полумраке пещеры кристалл вспыхнул внутренним светом. Когтистые пальцы сомкнулись вокруг протянутого камня.
— Наконец-то, — с облегчением вздохнул старый огр.
Он повернулся спиной к Тол’чаку и показал сердце-камень остальным. Триада сдвинулась плотнее. Окруженное ими сердце мгновенно вспыхнуло ярче.
— Мы так долго ждали, — голос казался усталым и несчастным. — Так пусть же свершится…
Красный свет стал ослепительным. Три огра превратились в черные тени.
По пещере прокатились испуганные возгласы.
— Что происходит? — шепотом спросил Джастон.
Тол’чак просто смотрел, омываемый зыбкой границей света, вбирая в себя красоту жизни, заключенной в кристалле. Он стоял выпрямившись, возвышаясь над всеми, и не чувствовал угрызений совести.
И вдруг, мигнув, свет исчез. Воцарилась тьма. Тол’чак почувствовал пустоту в сердце, откуда ушел жар. Пещеру окутала гнетущая тишина.
В слабых отсветах очага было видно, что Триада по-прежнему стоит вокруг сердце-камня. Глубоко в горе прозвучал повторный зов — единственная нота, которая на сей раз казалась жалобной. Три тела рухнули на каменный пол у порога жилища Тол’чака под перестук и шорох костей. Погасшее Сердце упало посреди путаницы рук.
