И лишь один старый начальник Генштаба Шапошников, последний царский генерал в Красной Армии, спрошенный, как и. все, мимоходом, так же мимоходом ответил:
— Да ведь и им должно быть наказание Божье. Не все нам…
Начальник штаба триста двенадцатой дивизии явился в кремлёвский кабинет вождя с опозданием в четверть часа. Наверняка исполнительные слуги переодевали его, когда везли с аэродрома в автомобиле, где майор не мог выпрямиться, чтобы проверить длину новенькой офицерской формы, а когда вывели на улицу — было поздно: брюки оказались настолько Длинными, что бутылки галифе висели у сапожных голенищ, а китель на майоре более напоминал демисезонное пальто.
Однако при этом майор не был смешон или напуган. Он отрапортовал, как положено, после чего сдёрнул с головы маловатую фуражку и встал по Стойке «вольно».
— Товарищ Хитров… Вы по-прежнему утверждаете, что самолёты немецко-фашистских агрессоров потерпели катастрофу над линией фронта?
— Так точно, товарищ Сталин, — показалось, даже плечами подёрнул. — Есть фотографии обломков, свидетельства очевидцев — местных жителей и солдат сапёрной роты.
На сей раз Верховный не таил внутренних чувств, и все было написано на его лице.
— Я первый раз с начала войны слышу, чтобы самолёты противника падали по причине катастрофы, а не от огня наших зенитных батарей или храбрых и умелых действий лётчиков-истребителей, — внушительно выговорил вождь, медленно надвигаясь на майора. — Подумайте, товарищ Хитров. Каждый сбитый самолёт… и особенно ночной бомбардировщик, на подходах к столице нашей Родины — победа для нас и поражение для врага.
— Товарищ Сталин, я сам был очевидцем, — без всякой паузы, обязательной в диалоге с хозяином, начал майор. — Находился неподалёку от села Семеновское, увидел в небе четыре вспышки — одну за другой, и через несколько секунд грохот разрывов. Была низкая облачность, но вспышки были настолько яркие…
— Это могли быть разрывы зенитных снарядов, — перебил Верховный.
— В районе Семеновского всего одно зенитное орудие. И оно не вело огня…
— Вы это точно знаете?
— Я проверял, товарищ Сталин. А потом, в боях с первых дней и на зенитную иллюминацию насмотрелся.
Верховный не стал набивать трубку, закурил папиросу и протянул коробку майору.
— Закуривайте, товарищ Хитров. И садитесь. Тот взял папиросу, сел на ближайший к нему стул и прикурил от своей спички. Вождь отошёл к окну и-встал к нему спиной, глядя на серую, октябрьскую Москву. Когда папироса дотлела, он медленно вернулся к столу и, бросая окурок в пепельницу; отметил, что там уже лежит один, погашенный майором.
Обычно те редкие гости, кто получал от хозяина папиросу, стремились незаметно спрятать её в карман или фуражку, чтобы потом показать своим близким или друзьям…
— А также, товарищ Хитров, — продолжая начатый и прерванный монолог, заговорил Верховный. — Я первый раз с начала войны слышу правду. Недавно фашистский стервятник зацепился за трубу завода «Серп и Молот» и разбился — зенитчики приписали себе в заслугу. Потом ночной бомбардировщик наткнулся на высоковольтную опору и упал в реку — мои соколы включили в свою сводку, противовоздушная оборона в свою… Я слушаю их и молчу, товарищ Хитров. Молчу и подписываю указы о награждении отличившихся… Я слушаю, какие потери понёс противник, складываю их в уме и тоже молчу, хотя, по моим подсчётам, мы уже истребили немецко-фашистское полчище. Если ложь на благо боевого духа Красной Армии, я буду молчать, товарищ Хитров. Я допускаю святую ложь, но для меня лично сейчас нужна правда. И больше скажу — истина. Мне товарищ Шапошников сегодня сказал — будет и фашистам наказание Божье. Как вы считаете, товарищ Хитров, есть ли… основания предполагать, что катастрофы случаются… по причинам, от человека не зависящим? Как это написано в религиозной литературе? Не небесным ли огнём сбиты были эти ночные стервятники?
— Я кадровый военный, товарищ Сталин, — теперь майору самому потребовалась пауза. — Человек не религиозный… Но могу утверждать как очевидец. Только не небесным огнём пожгло эти самолёты, а земным.
Верховный приблизился к нему, знаком показал, чтобы майор не вставал, после чего придвинул к нему стул и сел.
— Что значит — земным?
— С земли полетели четыре красных точки, из ближнего леса на холме, — с прежней непосредственностью объяснил Хитров. — Я находился неподалёку и отлично видел. И не только я — фельдшер эвакопункта Морозова… Красные шарики поднялись над лесом, покружились и пропали за тучами. А через несколько секунд мы увидели вспышки, и потом на землю посыпались горящие обломки… Я проверил, товарищ Сталин. На этом холме всего два отделения сапёров, и больше никого.
— Что там делают сапёры?
— Одни роют капониры, другие месят бетон лопатами. Они тоже видели…
Верховный взял со стола трубку и принялся ломать папиросы. Майор тем временем достал кисет с табаком и газету, сложенную во много раз, так чтобы отрывать листочки для самокруток.
Офицеры перешли на солдатскую махорку, и это было совсем плохо, хуже, чем самая неприятная сводка с фронта…
— У меня к вам просьба, товарищ Хитров, — спустя несколько минут сказал Верховный. — Подберите в своей дивизии несколько таких же наблюдательных и… правдивых офицеров. Займитесь самым тщательным анализом и изучением всех подобных катастроф. Я распоряжусь, чтобы вам предоставляли секретные сводки и донесения. И обеспечили авиатранспортом для вылета на места происшествий.
Майор затушил самокрутку величиной в полпальца и встал.
— Я готов, товарищ Сталин… Разрешите идти?
— Результаты докладывать мне лично. Только мне и только лично, товарищ Хитров.
После этой продолжительной беседы Верховный ушёл в комнату отдыха, открыл икону Преподобного и долго смотрел на седобородого старца. Не было позывов молиться, к тому же в последний раз он делал это, когда бежал из Туруханской ссылки и чуть не погиб в волнах Енисея. Однако и без молитвенных слов почувствовал утешение и непривычное для последних месяцев спокойствие. Уезжая на дачу, он завернул образ в холстинку и взял с собой и на том участке дороги, где встретил человека с иконой, велел остановиться, вышел из машины и прошёлся по обочине. К ночи пошёл снег, было темно, студено и сыро. И пусто, если не считать затаившихся в лесу солдат оцепления. Он предполагал, что слуги на всякий случай схватили старца, и через адъютанта поинтересовался его судьбой.
Наутро тот доложил, что задержанный без документов человек в настоящее время находится в ведении НКВД, содержится в отдельной камере, на все вопросы пока отвечать отказывается, и следователи полагают, что он принадлежит к религиозным фанатикам.
