– Это я к тому говорю, чтобы вы не пытались помериться со мной силами. Я не хочу на каждом привале убивать по одному из вас, так я совсем останусь без людей.
– Хозяин, ну так я пойду копать яму для Бубона? – перебил Каспара нетерпеливый Рыпа, он уже держал в руках заступ.
– Да, можешь начинать, только подальше отойди.
– Ага! – кивнул Рыпа и зарысил по дну балки.
– Я все сказал, можете ложиться и досыпать, у вас есть еще часа полтора.
– Да уж, хозяин, поспишь с тобой, – пробурчал Котлета и, похлопав себя по натертым в седле ляжкам, заковылял к лежанке.
Все, кроме Свинчатки, ушли, а он присел возле мертвого Бубона и, тяжело вздохнув, прикрыл тому глаза.
– Ты чего не ложишься? – спросил Каспар. – Небось привычный к смерти-то?
– Привычный, что есть, то есть. Просто Бубон мне нравился, хороший был парень, чем-то напоминал мне брата старшего.
– А мне он напоминал хорошего друга, с которым я в тяжелых походах побывал. Тот тоже поесть любил, а в бою так с двуручным мечом управлялся, что просто завидки брали.
– Я думал, вы с Бубоном подружитесь.
– Я тоже поначалу так думал, – признался Каспар. – Но вот – не сложилось.
– Да-а, жизнь – сложная штука.
Свинчатка тяжело поднялся, два дня в седле сделали свое дело, воры едва передвигали ноги.
– Пойду отолью, – сказал он. – Как на сырой земле полежишь – воду так и гонит.
Оборванный разбойник сидел на пеньке и, позабыв про алебарду с обломанной рукоятью, ожесточенно терзал кусок жесткой конины. Мяса в нем было немного, в основном жилы, но ничего лучше в лагере давно не водилось. С наступлением осени купеческих караванов на дороге стало меньше, и добычи, достаточной для прокорма сотни голодных ртов, не хватало. Будь разбойники поумнее, они бы делали запасы, чтобы протянуть до весны, однако, напротив, при каждой воровской удаче грабители на радостях транжирили деньги, пили херес и одевались в парчу, чтобы через неделю, очнувшись после хмельного угара, вдруг обнаружить, что им нечего есть.
Вот и теперь наступил голодный период, как наступал он и год, и два года назад, и всякий раз зима и бескормица заставали разбойников врасплох, будто они и слыхом не слыхивали о зиме и морозах.
Когда добычи не было, под нож пускали порядком отощавших лошадей, что для самих животных было лучшим выходом, поскольку разбойники кормили их только травой, поили когда придется, а чистить и вовсе забывали. Дети разбойной вольницы, они жили одним днем.
Услышав за спиной треск, разбойник резко обернулся и едва не выронил конину, когда всего в двух шагах позади него появился улыбающийся человек неопределенного возраста с желтоватым лицом и редкой бородкой. Одет он был в длинный, до пят, темный плащ с наброшенным на голову капюшоном.
– Это я шумел, дружок, – произнес он вкрадчивым голосом и показал переломленную палочку. – Ты не испугался?
– Да я тебя…
Разбойник оставил на пеньке недоеденную конину, вытер руки о дырявую рубаху и подобрал ржавую алебарду.
– Я тебя сейчас на куски, морда…
Часовой замахнулся, но незнакомец и не подумал пугаться, он лишь погрозил разбойнику длинным желтым пальцем и сказал:
– Не шали, дружок, лучше проводи меня к своему предводителю.
– К атаману, что ли? – переспросил часовой и, подумав, опустил алебарду.
– К нему самому.
– А на кой тебе?
– Это большая тайна, и рассказать о ней я могу только твоему атаману. Веди скорее, за ту добрую весть, что я несу, он сейчас же наградит тебя.
– А чем? – удивился разбойник, он прекрасно знал, что ни еды, ни червивки в лагере нет.
– Чем-нибудь наградит, медалью, например. Ну давай, пошевеливайся. – Кромб сделал неопределенный жест, он уже начинал терять терпение.
В этот момент на верхушку стоявшей неподалеку ели тяжело уселся старый ворон, он взмахнул крыльями и прокричал хриплым голосом:
– Вон он, я его виж-ж-жу! Вон он!
Кромб сразу узнал мелкого демона, которого когда-то обидел.
– Ах ты, скотина такая…
Колдун вскинул руку, и с его мизинца в птицу ударила белая искра. Ворон лопнул, словно пузырь, в воздухе закружились птичьи перья, однако через лес, с треском проламываясь сквозь чащу, уже неслись те, кого призвал ворон-оборотень.
Кромб вздрогнул, его силуэт подернулся молочным туманом и через мгновение стал совершенно неузнаваем. Потрясенный разбойник в ужасе раскрыл рот, чтобы закричать, но голос пропал напрочь.
Расступились кусты, взметнулись осенним пламенем пожелтевшие листья, и на просеку вылетели два волка-оборотня. Подскочив к перепуганному разбойнику, один из зверей поднялся на задние лапы и пророкотал басом:
– Где Кромб, мужик? Мужик, где Кромб?
– Ав-в-вав… – тряс головой разбойник, по его подбородку стекала слюна.
– Где Кромб, баба? Баба, где Кромб? – рявкнул оборотень на краснолицую кухарку с закатанными рукавами на распаренных стиркой руках.
– У-у-у… У-а-а… – ответила та.
Оборотни разочарованно взвыли и, сорвав когтями дерн, умчались назад в чащу.
«Кухарка» вздрогнула, развела руки и через мгновение снова стала Кромбом. Он часто использовал обличья убитых им жертв, чтобы обманывать посланцев духов холода и разложения.
– Ну-ка, приди в себя! – приказал Кромб и похлопал онемевшего разбойника по щекам.
– Кы… Кы… Кто? – спросил тот, продолжая дрожать.
– Все в порядке, тебе все показалось. Померещилось, понял?
Кромб щелкнул перед лицом разбойника пальцами, и взгляд бедняги прояснился.
– Мне только что померещилось…
– Да, я знаю, а сейчас пойдем к твоему атаману.
Лагерь дорожных разбойников представлял собой вытоптанную и засыпанную мусором поляну. Здесь были разбитые телеги, рваная одежда, черепки и кости животных, множество остывших кострищ и навозных куч. Среди этой грязи стояло с десяток шалашей и пара прохудившихся шатров. Под навесом из веток располагалась кухня, над ней поднимался дым, а возле огромного закопченного котла по пояс голый повар размешивал палкой какое-то мутное варево.
«Конские кости по второму разу варят», – определил по запаху Кромб.
Слонявшиеся по поляне бездельники заметили чужака и как оголодавшие псы стали сбиваться в кучки, настойчиво следуя за Кромбом.
– Ну где твой атаман? – нетерпеливо спросил колдун.
– Вон, в шатре со штандартом.
Под штандартом здесь понималась линялая тряпка на шесте. Кромб по незнанию принял ее за чьи-то сушившиеся подштанники.
Возле входа в атаманский шатер оказалось значительно чище, чем повсюду на поляне, должно быть, здесь кто-то убирал.
