— Тоже мне, — говорю, — кальмары сухопутные. — Слышь, гоблин, а у тебя душа-то, по-твоему, есть?
— Людская церковь, — стонет, — считает меня и мне подобных лишенными души. Но мы-то знаем…
— Ладно, — говорю, — так и быть, открою тебе страшную военную тайну. Нет никакой души. Пока живем — живы, а сделают нам пиф-паф — и все… Ноль да семечки. Голубой туман.
— Нельзя так говорить, — шепчет Кара. — Это святотатство. И когда вокруг Ужас…
— Да плевал я на этот ужас, — я уже прямо злиться начал. — Подумаешь, распелись. Если они такие страшные и могучие, чего ж они нас до сих пор не сожрали?
— Они ждут, — шепчет рыжая, — ждут, пока мы сами…
— Лапки отбросим. Не дождутся. Знаем мы эти штучки, давление на психику. Меня лапчатые «Юнкерсы» со своими сиренами столько раз с землей мешали, что эти стоны мне после них — вроде ночной серенады. Только на сон тянет.
И не под такое засыпать приходилось.
Смотрю, а рыжая уже совсем скисает. По сторонам не смотрит, за зеленым не следит — тот, правда, только о том и думает, как бы от меня на шаг не отстать, — и вообще еле ноги переставляет. Прошли еще немного, оглядываюсь, а она к стволу привалилась и глаза закрыла.
— Что, устала?
— Оставь меня, Малахов, — шепчет, — ты дойдешь, ты должен, и ты можешь. А я не могу. Оставь меня и иди.
— Черт, — говорю, — вот этих слов я от тебя и ждал. За кого ж ты меня, дрянь рыжая, тут держишь? Когда это разведка своих бросала?
— Иди, Малахов.
— Ну уж нет.
Подошел к ней, прижал к дереву и поцеловал прямо в губы.
Честно говоря, попытался поцеловать. Я-то еще никогда ни с кем… У нее губы стиснуты, у меня тоже. Только…
Тут Кара глаза наконец открыла и меня прочь оттолкнула. Но тоже слабо — в другой раз я бы от ее толчка кубарем бы покатился.
— Ты… что ты себе…
— Именно то, — отвечаю. — Так что теперь тебе тоже, хочешь — не хочешь, а дойти надо. А иначе кто меня на башне повесит?
У рыжей в глазах огонь было полыхнул, но тут же и погас.
— Нет, — головой качает, — иди один.
Вот теперь я уже и в самом деле злиться начал.
— Ну уж нет, — говорю, — не получится у тебя дезертировать. Не можешь на этих светляков смотреть — не надо. Хватайся за меня, глаза зажмурь — и вперед. Ноги хоть переставлять сама сумеешь?
— А если, — улыбается, — не сумею?
— Тогда, — заорал так, что аж светляки шарахнулись, — я тебя на руках потащу! Ясно? Мало я, что ли, раненых вытаскивал.
— Не кричи. Пойду.
Пошли. То есть потащились. На одном плече винтовка висит, на другом рыжая, в спину все время гоблин тычется — отстать, тварь, боится. А светляки совсем обнаглели. Один туманный лоскут вперед выплыл и дорогу загородил. И уступать, похоже, не собирается.
Ах ты, думаю, муть болотная. Ты что же, думаешь, что меня твоей хилой подсветкой на испуг взять можно? Тоже мне, пламя. Вот когда я раненых из горящего танка вытаскивал, вот там было пламя — как в мартеновской печи, а то и получше. — Стиснул зубы и пошел прямо сквозь него.
Чувство было такое, словно в… Черт, даже и не знаю с чем сравнить-то. Не вода, не туман, а будто паутина, но не просто, а паутина, на которой студень налепить умудрились. Холодная, мокрая, мерзкая и лопается чуть ли не раньше, чем прикоснусь.
Прошел я в самую середину этого комка, и тут-то он уже не застонал, а взвыл — и осыпался. Был — и сгинул. Только капли крупные на земле светиться продолжают.
Остальные светляки сразу в стороны брызнули. Но не пропали, а просто дистанцию увеличили. Зато надсаживаться принялись еще громче, чем прежде.
У меня от этих стонов даже в ушах звенеть начало. К обстрелам-то, когда по ним обухом лупят, они привыкли, а к вот такому пиликанью — нет.
И гоблин за спиной опять чего-то бормочет.
— Эй, зеленый, — говорю. — Чего ты там под нос зудишь? Выкладывай уж в полный голос.
— Х-хозяин. Т-ты с-сразил П-призрака У-ужаса.
Ага. И прыгаю от радости. Вот только б рыжую кому отдать на секунду.
— С-считается, — зеленый то ли заикаться от страха начал, то ли у него просто уже зуб на зуб не попадает, — ч-что одолеть П-призрака У-ужаса может т-толь-ко т-тот, к-кто у-ужаснее, ч-чем он с-сам.
— Правильно, — говорю. — А ты, мразь зеленая, что думал? Дивизионная разведка — это тебе не какой-то там клок тумана ползучего.
— Х-хозяин-н.
И замолчал. Черт, думаю, как бы он к этим светлякам с перепугу не драпанул. А то еще решит, что раз я страшнее, чем они, так уж лучше к ним.
Смотрю, а светляки, заразы, снова осмелели. Совсем близко крутятся. Я уж было за гранатой потянулся, да хорошо, что руки заняты — вовремя одуматься успел. Во-первых, Малахов, тоже мне — нашел на кого гранату тратить, а во-вторых, такой бабах среди ночи могут и в замке услышать.
И тут мы на полянку вышли. Твари эти туманные на нее выползать не рискнули, так что я решил небольшой привал устроить. А то вымотала меня эта катавасия. Оперся на винтовку, рыжую к себе покрепче прижал, стою — отдышаться пытаюсь. Гоблин за спиной где-то скулит, не решился все-таки удрать, тварь трусливая.
Вдруг призраки, как по команде, стонать прекратили, зато замельтешили вокруг втрое быстрее прежнего. Я за ними уследить попытался — чтобы с тыла ненароком не обошли, — чуть шею не свернул.
Минуту где-то помельтешили, а потом так же внезапно перестали. Собралась вся их шайка-лейка в кучу как раз напротив того места, где я на поляну вышел. Отыграться, видно, решили за дружка своего лопнувшего, количеством задавить.
Ладно, думаю, хотите на нервах поиграть — у кого крепче? Ну, тогда держитесь, твари! А лучше — разбегайтесь, пока целы!
Даже гоблин за спиной мой настрой почувствовал.
— Не иди на них, хозяин, — ноет. Даже заикаться перестал, наверно, еще больше перепугался. — Останься здесь, может, они не выйдут на открытое…
— Да пошли они, — говорю. — Тоже мне, нашел, кого бояться — жижу болотную. Ну, хлюпают, а дальше? Плевал я на них.
И пошел. Врезался в их кучу, только вот на этот раз все совсем просто не вышло. Дрогнула эта мутная толпа, подалась, но выдержала. И сама меня обволакивать стала. Чувствую — рыжая совсем на мне повисла и похолодела вроде, да и самого подташнивать начало.
Не такие уж, выходит, они и дохлые, гады.
Чем я их в прошлый раз взял? Танком горящим? Ладно, сволочи, держите.
Зажмурился и представил себе горящий танк. Только не тот, что в прошлый раз, не нашу «тридцатьчетверку», а немецкий, «T-III». В 41-м это было, в октябре. Фрица этого из первой траншеи бутылками с КС закидали, да только швыряли, олухи, спереди, и вот мотор не полыхнул. А он через их траншею махнул с разгону и так и пополз, горящий, прямо на мой окоп. А у меня ни гранат, ни бутылок, одна только винтовка. Двух метров не доехал, гад, бронебойщики его из ПТР достали.
