Не на шутку злой, я развернулся и двинулся в сторону входа. И без билета пройду, а если у кого‑то будут претензии, то пусть билетера нормального ставят, а не эту карликовую глухомань.
Стоило мне только войти на территорию луна — парка, как музыка тут же изменилась. Та дикая какофония, которую я слышал за воротами и в лесу, сейчас превратилась в обычную музыку, что часто играет в парках развлечений. К этому так же добавились веселые крики, смех и разнообразные звуки, издаваемые работающими аттракционами. Так же, я уловил такие знакомые с детства запахи ванили, шоколада и других сладостей, что наполняли воздух вокруг.
Передо мной лежала дорога, ведущая вглубь парка. Справа и слева от нее расположились прилавки, они пестрили самыми разнообразными диковинками и сладостями. На одних лежали сладкие угощения: шоколад, леденцы, медовые пряники, печенье, булочки, пончики, мармелад и многое другое. На других были разложены разные соленые блюда: ход — доги, бургеры, шашлыки, колбаски, пироги, сэндвичи, жареный картофель, кукуруза. А на третьих наблюдались различные сувениры и цирковые диковинки: наборы юных фокусников, волшебные палочки, фонарики, светящиеся игрушки, карнавальные маски, колпаки и прочее. Между прилавками сновали люди. Дети выпрашивали себе новые подарки, а родители пытались утащить их подальше от магазинчиков, чтобы спасти хоть что‑то в своих кошельках. Странно, но все посетители парка были одеты в наряды, характерные для конца XIX — начала XX века.
Тут были и разные небольшие аттракционы вроде тира, где постреляв с ружья или лука, можно выиграть приз за меткость. Или та забавна игра, где нужно молотком колотить вылезающих из норок кротов. Так же я заметил аттракцион, на котором можно проверить свою силу, ударяя молотом по специальной железной подставке. Несколько клоунов рисовали детям на коже разнообразные татуировки. Между рядами ходила девушка в цветном трико, с обезьянкой и парочкой шустрых лемуров на руках. Дети с завистью провожали ее взглядами. Дальше вдоль дороги тянулись ряды прилавков с разными надувными шариками всех форм, цветов и размеров. На отшибе стояло несколько магазинчиков с мрачными сувенирами в виде бутафорских черепов, вырванных глаз, оторванных кистей рук и прочего циркового барахла. Честно говоря, я и в реальном мире не был шопоголиком, а тут уж точно ни времени, ни желания глазеть на прилавки у меня не было. И по этому, я быстрым шагом направился к центру парка.
Первыми мне бросились в глаза "американские горки" и "колесо обозрения", которые из‑за их громадности я заметил еще тогда, на опушке леса. Сейчас я понял, что эти аттракционы были еще больше, чем показались мне издалека. "Колесо обозрения" было больше всех известных мне в реальном мире, потрясающе огромное. Кабинки в форме черепов, то ли за счет специального освещения, то ли фосфорного покрытия, а скорее того и другого, ярко светились в уже опустившейся на парк темноте, а бутафорские пустые глазницы сияли холодным, словно ледяным, синим светом. Скрипя и как будто с протяжным стоном, колесо медленно оборачивалось вокруг своей оси, в форме отрубленной головы, из которой сочилась красная жидкость. Хотелось верить, что это не настоящая кровь.
"Американские горки" были оформлены под старую полуразвалившуюся и покрытую мхом железную дорогу, по которой, скрипя и пыхтя, ездил разноцветный облупленный паровозик, что таскал за собой десяток вагончиков.
На обоих аттракционах было достаточно много посетителей. Дети, взрослые — все смеялись, кричали от испуга, и в то же время веселились и уплетали сладости. Это я о тех, кто катался на "колесе". Посетителям "горок" было явно не до сладостей, да и не до смеха. Они кричали и визжали от страха, пролетая на огромной скорости все опасные виражи. Кажется, адреналин тут просто зашкаливал.
В центре парка так же было множество более мелких аттракционов. Комната смеха, судя по объявлению, табличке у входа, могла предложить посетителям множество разнообразных кривых зеркал. Из "пещеры ужасов" все время доносились какие‑то протяжные стоны и завывания, крики и всхлипывания. Вход в пещеру украшала "чертова дюжина" отрубленных голов, насаженных на пики. Некоторые из них улыбались, некоторые корчили гримасы, парочка голов бубнили о чем‑то своем, а одна даже ругала прохожих, и пыталась плюнуть им вдогонку, что последних, правда, только веселило. Услужливый карлик довольно резво проверял билеты посетителей, пропуская их одного за другим, но небольшая очередь возле аттракциона не спешила уменьшаться. Желающих спуститься в пещеры, и пощекотать себе нервы, было немало. Я поймал себя на мысли, что я сюда не развлекаться пришел, и пошел дальше. С лева от меня медленно с тихим треском крутилась карусель. Она была бы обычной каруселью, которые есть в каждом луна — парке, если бы, ездящие по кругу лошади на стальных шестах не пылали ярким пламенем. Я подошел к аттракциону настолько близко, насколько позволил жар, исходящий от них. Эта карусель была предназначена явно не для катания, скорее декорация, что должна удивлять и завораживать посетителей. Интересно, как горят эти инфернальные кони? Почему они не сгорают дотла и абсолютно не дымят? Я как завороженный смотрел, как огненные лошади медленно, треща как поленья в камине, плывут по кругу.
Надо сказать, что этот луна — парк был потрясающим, невероятным. И его магическая непостижимая красота, контраст ужаса и смеха, праздника и кровавого карнавала — все это понемногу увлекало, поглощая все мое внимание. Тысячи ярких огней грозили унести и растворить в себе. Меня манило к ним, словно ночного мотылька к яркому пламени. Я будто снова стал ребенком с горящими глазами, что с нетерпением тащит за руку своих родителей к очередной карусели.
И только музыка не вписывалась в эту странную сказку, она снова стала невыносимой. Я обратил внимание, что она раздается с огромной сцены в центре луна — парка. Я подошел ближе. Дюжина уродливых старух играли на самых разнообразных музыкальных инструментах. Хотя, "играли" — это не совсем то слово. Виолончели, саксофоны, барабаны, флейты, кларнеты, арфа, фортепиано — на всех них играли (точнее издавали звуки) одновременно, совершенно невпопад, без чувства ритма. Кажется, "музыканты" сегодня впервые увидели свои инструменты. Я закрыл руками уши, так как больше не в силах был слышать этот безумный вертеп, звучание которого стало нарастать. Но, к счастью для меня, после совсем уж паршивого громкого финала, все старухи разом прекратили игру. На сцену медленно вышел человек в смокинге и цилиндре, казалось более черных, чем сама ночь. В руках он держал трость с набалдашником в виде серебряного черепа, глаза которого светились тем же синим светом, что и огромные черепа — кабинки на "колесе обозрения". От этого человека словно исходил какой‑то холод, я даже поежился, как от дуновения северного ветра.
