— А почему бы тебе сейчас, чтобы не мучиться и не губить здоровье, не принять чего-то в том же роде, какие-нибудь пилюли?
— В пятницу вечером прикончил последние. А новыми здесь не разживешься. Но я просто обязан выкарабкаться, соскочить с крючка. Должен избавиться от власти Хабера. Все ведь куда сложнее и серьезнее, чем ему представляется, чем он даже в состоянии вообразить. Доктор считает, что порядок вещей можно запросто выправить. И используя меня как инструмент для этого, он даже не желает в том признаваться. Он лжет, потому что боится взглянуть фактам в лицо, боится узнать настоящую правду и не признает ничего, кроме собственных идей, кроме своих представлений о том, какой следует быть человеческой цивилизации.
— Вот оно как. Боюсь, ничем не смогу помочь тебе как юрист, — сказала Хитер, внутренне споря с собой, и отхлебнула кофе, от которого вылезла бы шерсть даже у чихуахуа. — К гипнотическим инструкциям Хабера не придраться, он просто давал наставления расслабиться, не тревожиться по поводу перенаселенности и прочего. И если только сам он не признается, что пользовался твоими снами в каких-то там своих целях, с него и взятки гладки. А при свидетелях он, пользуясь полной свободой выбора темы для твоего сна под гипнозом, проведет свой сеанс так, что ничего и не заметишь. Удивляюсь только, как это со мной умудрился он так опростоволоситься! А ты уверен, что Хабер действительно все шарит? Тогда в том, что он допустил меня на сеанс, есть какая-то нестыковка. Но в любом случае вмешаться в отношения между врачом и пациентом весьма непросто, особенно когда эскулап — важная шишка, а больной — псих, возомнивший себя чудотворцем. Не хотелось бы выступать с подобным делом перед присяжными. Неужели же нет иного способа уберечься от Хабера? Может, транквилизаторы?
— На весь период ДНД я остался без фармакарты. И лишь Хабер вправе выдавать мне временные. К тому же Аугментор заставит увидеть сон даже после лекарств…
— Черт, налицо вопиющее нарушение прав личности, а дела не завести… Послушай-ка, а что, если тебе увидеть сон, который шарахнет по самому Хаберу, изменит его к лучшему?
Орр таращился на гостью сквозь туман, навеянный недосыпом и сгущенный добрым глотком бренди.
— Сделать его благороднее, что ли, — помню, помню, ты уже толковал мне о сказочных добродетелях Хабера, об исключительной чистоте его помыслов! Но ведь он неудержим в этих своих помыслах, не считается с людьми! Обнаружил себе удобный способ управлять Вселенной, целиком избегая личной ответственности — и вперед! Давай-ка сделаем его пофлегматичнее, что ли, не таким уж живчиком. Пусть Хабер приснится тебе по-настоящему хорошим человеком. Пусть лечит тебя, а не использует.
— Но я не волен в своих снах. Никто не волен.
Воодушевление Хитер как рукой сняло.
— Напрочь вылетело из головы. Видно, если уж допускать саму возможность подобного дара, подсознательно хочется сохранять над ним и контроль. Совсем позабыла, что ты не волен. Что просто делаешь это.
— Ни черта я не делаю, — угрюмо откликнулся Джордж. — И никогда не делал. Я всего-навсего сплю. Оно все как бы само по себе.
— Слушай, — снова загорелась Хитер, — а давай-ка я тебя загипнотизирую!
Единожды допустив мысль о возможности невозможного, Хитер уже не могла остановиться. К тому же с полудня у нее не было и маковой росинки во рту, и термоядерный кофе, смешанный с таким же бренди, крепко ударил в голову.
Джордж недоверчиво хмыкнул.
— Мне приходилось, клянусь! Я целый год изучала психологию в колледже, перед юрфаком. И нам всем довелось пройти там курс гипноза. С практическими занятиями. Выяснилось, что сама я внушению поддаюсь плохо, но других погружаю в транс запросто. Давай я загипнотизирую тебя и задам сон про Хабера, доброго и безвредного, как доктор Айболит. Только про это и ничего больше. Согласен? Абсолютно безопасно! Тем более что иного выхода все равно ведь нет.
— Но я тоже невосприимчив к внушению. Как оказалось. Так объяснил Хабер.
— Так вот почему он применяет вагус-каротидную индукцию! Бр-р-р! Никогда бы не смогла, даже смотреть страшно — типичное удушение. Хотя я не медик, разумеется.
— Мой стоматолог пользовался обычной гипнозаписью, и она прекрасно действовала. По крайней мере мне так кажется, я так думаю… — Орр снова засыпал с открытыми глазами и мог бормотать так до бесконечности.
Хитер мягко перебила его:
— Сдается, что невосприимчив ты именно к гипнотизеру, а не к гипнозу… Во всяком случае можем попробовать, что нам терять? Если сработает, дам тебе задание увидеть один маленький… как бишь ты говорил? Эффективный, да-да, эффективный сон про Хабера, где он перестанет морочить тебе голову и возьмется наконец за лечение. Как думаешь, получится? Доверишься мне?
— Звучит заманчиво… — сказал Орр. — В любом случае мне… мне надо хоть немного поспать. Думаю, что еще одну бессонную ночь просто не потяну. Если ты считаешь, что справишься, то что ж…
— Справлюсь, справлюсь, не сомневайся! Слушай, а пожевать у тебя здесь ничего не найдется?
— Да, конечно, — ответил Джордж, снова проваливаясь в сон. — То есть нет… Ой, прости! Ты, кажется, сказала, что хочешь есть? Вроде что-то еще оставалось… Вон полбуханки хлеба…
Сомнамбулически прошествовав к буфету, Орр порылся на полке и выложил на стол хлеб, маргарин, пяток яиц вкрутую, банку тунца и початую упаковку латука. Хитер занялась нехитрой сервировкой: пара жестяных мисочек, три разнокалиберные вилки и источенный кухонный ножик.
— А сам-то ты хоть что-нибудь ел? — заботливо справилась она.
Джордж не помнил. Тогда Хитер заставила его принять участие в трапезе: она — сидя на табурете, он — а-ля фуршет. Вертикальное положение маленько оживило Джорджа — выяснилось, что он тоже зверски голоден. Они все разделили по-братски поровну, включая последнее пятое яйцо.
— Как это мило, что ты приехала меня навестить, — сообщил вдруг Джордж.
— Еще бы, черт подери, а ты разве не приехал бы, окажись на моем месте? Я ведь жутко перепугалась. В одно мгновение весь мир бац — и вверх тормашками! С таким в голове запросто можно рехнуться. Знаешь, куда именно смотрела я в момент изменения, в пятницу? На больницу за рекой, в которой родилась. В один миг ее не стало и как бы никогда даже не было!
— Мне почему-то казалось, что ты родом с Востока, — отозвался Орр. Он снова поплыл, уже стоя, судя по реплике невпопад.
— Нет. — Хитер выскребла жестянку дочиста, облизав даже нож. — Местная уроженка. А теперь так даже дважды. Два разных роддома. Господи! Тут рожденная, там родившаяся — ну и бутерброд! Как, впрочем, и мои родители. Отец черный, мать белая. Причем довольно любопытная парочка. Он — настоящий боец, эдакий черный гладиатор, типаж, популярный в семидесятые, если помнишь, она — хиппи. Он — отпрыск состоятельной фамилии из Альбины, безотцовщина. Она — блудная дочь муниципального портлендского адвоката, с холмов. Спала с кем попало, кололась и все прочее, что тогда только было в заводе. Познакомились на каком-то политическом шоу, возможно, на митинге — тогда они еще разрешались, всякие политические сборища. Поженились. Но отец не мог долго усидеть на одном месте, я имею в виду вообще, а не в отношении семейной жизни.
