«Крысы отняли у нас все, — проговорил вождь. Сказал он это без злобы, просто как факт. — Столицы, которую ты знал, больше нет. Ничего больше нет. Дочери пришлось бежать, сыновья сражаются. Мы будем бороться, я зову своих людей выйти на демонстрации, те, кто может держать оружие, присоединяются к нам. Но их мало, очень мало. Те, кто целовал мой портрет, теперь сидят по домам или присоединились к крысам. Если бы ты смог вовремя помочь…»
«Я сделал все, что мог», — твердо сказал Юсуф.
«Я знаю, — кивнул вождь. — На побережье говорят — «ветры дуют не так, как хотят корабли». Но я прошу тебя об одном: если ты сможешь отомстить, если хоть когда-нибудь тебе представится такой случай — отомсти.
Отомсти крысам. И не отталкивай тех, кто смог бы тебе помочь».
«Подскажите, подскажите, что я должен сделать в той долине?!»
Юсуфу захотелось упасть на колени перед этим суровым человеком, которого он любил больше, чем отца и мать. И просить, умолять, чтобы он повторил свое задание. И тогда никакое могущество тех, у кого он сейчас был в плену, не смогло бы его остановить.
И в этот момент где-то рядом поднялся столб песка, земля дрогнула… Юсуф понял, что проснулся.
Судя по темным окнам, стояла ночь. Ночь в совершенно ином мире. Похожем, но не таком.
Здесь все казалось чужим — слишком низкая кровать, крохотная лампочка под потолком — видимо, дежурное освещение. Хотя назвать это «освещением» было бы святотатством — красноватый огонек не мог осветить ничего, тени скапливались даже под ним.
Даже местная одежда и та выглядела чуждой.
Юсуф долго сидел на кровати, вытянув ноги и закрыв лицо руками. Неожиданный приступ отчаяния едва не сломил его.
Ведь он — из посвященных. И его сон вполне может оказаться вещим. Неужели столица будет захвачена, окажется во власти тех, кого называют крысами, а брату-лидеру придется бежать? Неужели те, кто кланялся портрету вождя, сами поднимут трехцветный флаг над Зеленой площадью?!
Такого не может, не должно быть.
Он ударил кулаком по деревянному полу, словно сама камера была виновата в том, что происходит. Половицы жалобно заскрипели.
* * *
«Он плачет. Почему?»
Впервые при «раздвоении личности» она не ругалась со Стариком. Впервые они были едины.
«Похоже, это слезы верного слуги, который не может помочь хозяину».
«Внутренний голос» сказал это спокойно и печально, без обычной иронии.
Человек на экране вряд ли знал, что за ним ведется постоянное наблюдение. Хотя мог и догадываться — он был умен, а в его мире такая вещь, как небольшие видеокамеры, имелась.
Великая просто попросила офицера, который вел наблюдение, выйти — и он безропотно подчинился.
«Эти вещества, обостряющие память, так на него действуют?» — уточнила Биру.
«Возможно, и они. Возможно, просто тоска. Теперь ты должна сделать так, чтобы он рассказал тебе обо всем сам. И доверял только тебе».
«Ты уверен, что это так уж нужно?»
«Я не уверен, я — знаю. — Все же насмешливость прорезалась во «внутреннем голосе». — Просто знаю — и все. Он уже почти твой».
«А знание языка?»
«Он уже знает вполне достаточно. Почему-то тебе для того, чтобы с ним переспать, никаких знаний не потребовалось. Сейчас он будет говорить. Не бойся».
«Хорошо, я попробую».
«Тогда я временно исчезаю. Но я здесь, рядом…»
«Внутренний голос» действительно исчез, оставив Биру наедине с собой. Хотя это не так: теперь ей никогда не удалось бы ни стать прежней продавщицей из бедноватой лавки, ни девчонкой, испуганно идущей вслед за офицером Службы Спокойствия. Теперь Служба работает на нее. Например, тот молоденький офицерик, который вел наблюдение.
Она передвинула рычажок, картинка исчезла.
— Видеонаблюдение не включать. Отвечаешь за это головой, — проговорила она, выходя в коридор.
Офицер кивнул:
— Да, Великая.
— Можно без титулов. Просто «да», — жестко ответила она. — Сопровождать меня не требуется. И, что бы ни случилось, к заключенному не входить. Допрос веду я сама. Караул убрать.
— Да.
Офицер был напуган, но возразить он никак не мог. «Что бы ни случилось…» А если опасный узник вдруг набросится… Нет, о таком страшно и подумать. Но если… Упадет именно его голова, номера тридцатого. Точнее, его просто швырнут в ревущее пламя. Заживо.
Но если нарушить приказ Великой, то пламя ждет его в любом случае.
Нет, о таком и помыслить нельзя. Если Тиада-Атум что-то приказывает, то знает лучше, что именно. А им, особой избранной касте исполнителей, надлежит лишь повиноваться приказам.
И тогда будет все хорошо.
Еретические мысли покинули голову не самого умного, но весьма исполнительного номера тридцатого. Или ему показалось, что покинули…
***
Она вошла так бесшумно, как только было возможно.
Наверное, поэтому Юсуф поднял глаза только в тот момент, когда ему на лоб легла узкая ладонь.
Пленник нервно отдернулся — вряд ли он ожидал такой встречи.
— Не спится? Мне тоже. Ты слишком устал.
Он разглядел или скорее почувствовал, как девушка улыбнулась.
— Не нужно меня бояться, — повторила она.
— Кто ты?
Юсуф почти прошептал этот вопрос, пытаясь заглянуть ей в глаза. Но они были темными, прочесть что-то было бы сейчас невозможно.
— Тебе же должны были рассказать. Тиада-Атум, которая Никто — и Все. Видимо, плохо рассказывали, я распоряжусь, чтобы завтра тебе прислали другого учителя.
— Нет, не надо. Я другого понять не могу.
— Чего же?
Девушка слегка отстранилась, но в ее голосе не было никакой скрытой угрозы — разве что любопытство. Неудивительно — все женщины любопытны от природы.
— Ты — Тиада-Атум, правящая здесь очень долго, вечная и единственная. И ты же — молодая девушка, совсем юная…
— Вот ты о чем? — Теперь ее улыбка была заметна даже при дежурном «освещении». — Неужели у тебя такое плохое воображение? Да, я одно — и я же второе. Тебе же сказано — не только Никто, но и Все.
— Тебе подчиняются офицеры старше тебя.
— Но разве тому правителю, которому служил ты, не подчинялись люди старше его? Что в этом удивительного?
Она рассмеялась. Смех был резкий, но показался Юсуфу приятным.
— Разве в твоем мире женщина не может быть правительницей?
— В моей стране такого не было.
— Значит, теперь ты знаешь, что такое может быть. Но запомни — я не мужчина и не женщина, я — Тиада-Атум, Великий Никто, который вечен.
— Как такое может быть?
— Это ты поймешь потом.
