Лично я близко знаком лишь с тремя (правда, отнюдь не самыми последними) представителями братии магиков. В первую очередь, с Тотлантом из Пограничья и аквилонским придворным волшебником, престарелым Озимандией Темрийским. Еще с Пелиасом из Кофа: он – близкий приятель Конана, серьезно помогавший королю Конана в недавней истории с Алой Цитаделью и войной с Кофом и Офиром. В последнюю луну мне удалось раззнакомиться сразу с двумя магами. Райан Танасульский, отдаленный родственник нашего несчастного Маэля Монброна, показался мне гордецом и редкостным воображалой. Страшноватый тип по имени Эллар из Рабиров, которого приволокли с собой брат госпожи Ринги и его знакомая, вообще оставался для меня сплошной романтической загадкой. Впрочем, романтические загадки, даже будучи волшебниками, не таскают с собой громадные двуручные мечи из черненой стали и не выглядят, как прошедшие огонь, воду, пустыни и горы наемники в отставке.
Однако замечу, Эллар достойно выдержал схватку с ксальтоуном в Бельверусе, после чего означенный ксальтоун проникся к гостю из Рабиров (кстати, являющимся не гулем, но лишь обычным человеком!) высокопробной ненавистью. Надо же, отыскался кто-то сильнее и могущественнее ксальтоуна, получившего высшее посвящение! В таком случае о степени посвящения Эллара в тайны магии лучше не задумываться. Ступень, когда магик имеет право называться ксальтоуном – «управляющим течением времен» – для Эллара давно пройдена.
Интересно, из-под какого камня в своих загадочных холмах гули вытащили сей живой артефакт? Почему раньше никто не слышал о маге Элларе (вообще-то его полное имя Астэллар. Наверное, оно что-то означает, только я не знаю, что именно), достигшем неизмеримых высот в таинственном искусстве? Он явно не состоит ни в полуофициальном братстве Алых Магов, ни в Черном Кольце Стигии, совершенно точно не имеет отношения к гиперборейской Белой Руке или вольной компании волшебников, которую Пелиас Кофийский небезуспешно сколачивает уже полтора года, высокопарно поименовав новое сообщество «Орденом Золотого лотоса» в честь легендарного магического цветка, которого, замечу, никто никогда в глаза не видел.
Воображаю, сколько придется трудов придется вложить новому королю Немедии для исправления художеств Эллара, оставшихся на память о его кратком визите в Бельверус… Что, например, прикажете делать с дворцовыми воротами, в которые его не пропустили и которые он мимоходом превратил в сплошные шипы, железные пики и страшные демонические морды? Не исключаю возможности, что Ольтен или Тараск (смотря кто займет трон) проникнутся нелюдской эстетикой сего творения. Вещь получилась ужасающая, но в своем ужасе привлекательная. Во всяком случае, удивительная. Такой наверняка не отыщется ни в одном королевстве Заката. На нее еще будут водить любоваться гостей Бельверусского замка.
Тотлант, кстати, тоже не промах – еще лет десять-пятнадцать, и стигиец наверняка дорастет до звания ксальтоуна. Как выражается Веллан, «мастеровито колдует, ежели трезв и в своем уме». Именно поэтому, а также из-за близости Тотланта к тайнам народа оборотней, мы и доверили стигийцу обратное превращение Конана.
Я узнал об этой невероятной истории, лишь когда свита Просперо явилась к назначенному месту встречи возле замка Демсварт. Пока гвардия и слуги разбивали лагерь, я немедленно побежал в гости к Эрхарду, приехавшему на берега Нумалии на пару дней раньше. И обнаружил там нескольких старых знакомых, покинувших столицу немедийского королевства самостоятельно и таинственно. Зенобию (вы бы слышали, как вопил Тараск, узнав, что его фаворитка сбежала незнамо куда!), графа Монброна, Веллана, собственно Тотланта и…
И большого, черного, похожего на волка пса по имени Кораннон.
Эрхарду и Зенобии пришлось тем же вечером идти к Просперо. Объясняться, предъявлять герцогу собачку, доказывать, что не было другого выхода, объясняться заново и клясться всеми богами в том, что Тотлант обязательно все исправит. Тем более, что волшебник наконец-то заполучил в руки привезенную Эрхардом из Бельверуса пресловутую Книгу Бытия – главный магический трактат народа оборотней.
– …Позвольте откланяться! – покраснев, как спелое яблоко, рявкнул граф Монброн, сорвал с шеи свою дворянскую цепь, которая золотой змейкой свернулась у подошв сапог Просперо, и выбежал наружу из герцогского шатра.
– Чего это он? – Просперо озадаченно уставился на меня. Нагнулся, поднял цепь, полюбовался на медальон с ярким эмалевым гербом и передал мне. – Хальк, сохрани у себя. Одумается – вернется. Вот еще выдумал, гербами кидаться! Никакого отречения от титула Монброн не получит – слишком тягомотное дело. Надо собрать не меньше десятка свидетелей, да и вообще отречься он может только в Танасуле, в присутствии тамошних дворян и всех родственников, к которым отойдут лен и замок… В общем, пусть перебесится. Завтра, наверное, уже придет извиняться.
– Не думаю, – я покачал головой, упрятывая графскую цепь в свой сундучок. – Так же горделив, как его родственничек Райан. Эх, молодежь… Подумаешь, два-три векселя к пальцам прилипли! Да канцлер Публио в год ворует из казны столько, что Монброну и не снилось! Просперо, между прочим, ты действительно обидел молодого графа. Человеку с его именем предложить должность посыльного!
– Неудачная шутка, – отмахнулся Просперо. – Между прочим, нас звали к Эрхарду. На представление, именующееся «Возвращение короля».
– По мне, так лучше Конану еще седмицу-полторы побегать на четырех лапах, – бессердечно заявил я. – Чтобы не мешался у занятых людей под ногами.
– Барон Юсдаль! – Просперо грозно сдвинул темные брови. – Будешь продолжать говорить гадости про Его величество, непременно отправишься на плаху!
– Слушаюсь и повинуюсь, – верноподданнически закивал я. – Отныне прекращаю говорить гадости вслух и начинаю записывать их в летопись, сохраняя для будущих поколений.
– Послали же боги аквилонскому двору наказание, – проворчал Просперо. – Пойдем. Никогда не видел, как превращаются оборотни.
– Ничего подобного, видел, – немедля запротестовал я. – Помнишь, шесть лет назад, на ужине у короля Веллан напился и начал куролесить?
– Ах, да. Как же… Припоминаю такую историю.
К лагерю Эрхарда мы отправились пешком, благо король Пограничья вместе со своей немногочисленной свитой устроился совсем неподалеку. Как раз между нами и зингарцами. Мы успели заметить, как из палатки Эрхарда вылетело что-то очень сердитое и взъерошенное, и опознали многострадального Монброна, унесшегося куда-то в необозримые дали по направлению к шатрам подданных Чабелы. У входа осталась только молодая симпатичная дама, пребывавшая в крайне расстроенных чувствах. Несколько дней назад сию девицу нам представляли как немедийскую баронессу Цинтию фон Целлиг, давнюю знакомую семейства Эрде.
