Мелани и Лоуренс пришли ко мне в палату позавчера вечером, когда я, полулежа на кровати, смотрел в окно и считал пролетающих голубей, которых, если верить Доне, подкармливали сотрудники госпиталя.
Я их и не узнал, если честно.
В дверях стояли двое: высокий встрепанный мужик с темными волосами, с тонким типичным лицом деятеля науки, с головой ушедшего в последнюю, и женщина лет тридцати семи-сорока, с собранными в длинный хвост светлыми волосами. Она подправила падающие очки указательным пальцем, и до меня дошло…
Точно так же это делал ее сын. Внимательно смотрел, чуть наклонив голову с русыми волосами, собранными в хвост, и ловил съезжающие очки пальцем.
— Здравствуй, мальчик, — сказала миссис Мелани Чейс, и я понял, что той ночью, когда я лежал в бреду, все-таки она, а не моя мамаша, сидела со мной рядом. От ее объятий, в которые она меня заключила, веяло теплотой и спокойствием.
— Здрасьте, — пробормотал я. Лоуренс протянул мне руку:
— Здорово, сынок. Ты нас немного напугал, честно говоря.
У него были умные глаза, такие же неестественно ярко-синие, как у Питера и Джой. Ну, надо же…
Я улыбнулся:
— Я и сам малость испугался. Вы ведь родители Джой и Питера, верно?
— Верно. — Лоуренс кивнул. — Как ты?
— Нормально. Меня уже сто раз можно было выписать, — сказал я недовольно, — Этим эскулапам только попадись, завещание можно писать сразу.
— И что? — поинтересовалась Мелани. — Написал?
Я хмыкнул:
— Нет, конечно. Мне нечего и некому завещать.
Мы еще минут десять болтали на отвлеченные темы, пока Лоуренс не спросил в упор:
— Чарли, чем ты предполагаешь заняться после выписки?
Я потер переносицу в раздумьях:
— Не знаю. Вернусь в школу для начала. А что?
— У нас предложение. Мы говорили с Ричардом, и он сказал, что у тебя нет семьи…
Ричард — это, стало быть, Риди, отметил я. Чертов сукин сын!
— И мы хотим, чтобы ты жил с нами. Понимаю, это несколько неожиданно, но все-таки… В нашем доме достаточно места, и мы постараемся быть хорошими родителями… — он слегка запинался. Нервничал что ли? — Или опекунами. Вот чертовщина — за последние годы я разучился разговаривать с подростками!
Я по привычке убрал полезшую на лицо шевелюру ладонью и в который раз сказал сам себе — постригись. Очевидно, до парикмахерской я не дойду, и делать это надо будет самому в ванной.
— Ну, отнесись как-нибудь к этому, что ли, — беспомощно закончил Лоуренс, разводя руками. Если бы дело касалось его науки, мимоходом подумал я, ему гораздо проще было бы все объяснить сухим языком формул и сокращений.
— Я не знаю. Я…Как объяснить…Я не похож на Джой или Питера, я не гений, и явно не пример для подражания, так что… — замечательно, косноязычие — это заразная болезнь. Или я тоже нервничаю?
— Постой, Ларри, я, кажется, знаю, в чем дело, — сказала Мелани строго, и я тотчас понял, кто хозяин в этом доме. — И ты, Чарли, не торопись. Ты, кажется, думаешь, что мы делаем это из благодарности за детей, не так ли?
У Лоуренса заверещал телефон, и он, извинившись, вышел.
— Нет. — резче, чем надо было бы, сказал я в ответ на вопрос. — Не совсем так. Из жалости.
Господи, ну я и идиот.
Но я правда так думал. Посудите сами: кому на хрен нужен альтернативно одаренный подросток с чертовски дурной репутацией? Правильный ответ — никому. Разве что какой-нибудь тетушке с типажом вдовы Дуглас, на которую Мелани Чейс не походила никак. Логика железная, не подкопаешься, да вот только миссис Чейс рявкнула на меня так, что я мигом понял, в кого ее дети пошли характером:
— Знаешь что, мальчик, это уже глупость! Приятно, конечно, чувствовать себя уникальным, но мазохизмом заниматься не надо. Жалеть тебя никто не намерен, поверь!
Она замолчала и уставилась на меня. Русый длинный хвост, перекинутый через плечо, светлая, до сих пор гладкая кожа, лишь несколько морщинок в уголках глаз, и чуть заметная полнота, ясно говорящая, что передо мной уже не юная девушка. Наверное, ее дочь будет такой же через двадцать лет. Только глаза серые, а не синие.
— Вы — как Джой, — произнес я. Она подняла вверх бровь:
— Это комплимент или ругательство? Зная свою девочку, предполагаю, все-таки, второе.
— Ни то, ни другое. Но она тоже умеет говорить так, что ей веришь.
Мелани усмехнулась, и в этой усмешке появилось то, чего у Джой не было. Опыт. Взрослость. Мудрость.
— Я ей передам, — пообещала она.
— Не надо. Еще возгордится.
— Это не страшно.
В палату вошел Лоуренс, сжимая в руке мобильник:
— Милая, звонил Питер. Спрашивает, скоро ли мы приедем. И на сколько персон накрывать стол?
— Скоро, — отозвалась она, — Сегодня — на четыре. А вот после выписки, на пять, я полагаю.
— Угу, — я кивнул, — Но только если у вас есть приличный кофе.
— По такому поводу — найдем.
Лоуренс перевел веселый взгляд с жены на меня:
— А вы быстро спелись, — заметил он.
Мы не говорили больше о серьезном. Мелани, похоже, была любительницей пошутить, посмеяться, и я снова и снова сравнивал ее с детьми, а Лоуренс с удовольствием поддерживал ее шутки, но в основном молчал, то ли погруженный в свои собственные мысли, то ли наблюдал за нами. Он был похож на одного моего приятеля — мексиканца по имени Алехандро, с которым мы вместе промышляли в одной из уличных шаек: в компании он всегда был немного на отшибе, но без него любой сейшн был скучноват. Алехандро не потешал никого рассказами, но он умел внимательно слушать, а потом вставлял в разговор замечания, от которых сами рассказчики начинали кататься по полу от смеха. На время нашего знакомства мне было тринадцать с половиной, а ему уже шел семнадцатый, он жил с одной из шлюх того квартала, Кармен ее звали что ли. От него или нет — этого уже никто никогда не узнает — она залетела, и этот пентюх на ней женился, и ушел с улицы в рабочие, дескать денег там конечно меньше, но зато шансов не сдохнуть во цвете лет гораздо больше. Тогда нас это удивило, и, если честно, изрядно позабавило, а сейчас, сравнивая своего старого приятеля и знаменитого ученого Лоуренса Чейса, я вдруг понял, что Алехандро, единственный из всех, кто тогда был в этой компании, поступил по-мужски.
— Надо идти, — Лоуренс поднялся со стула, — Было очень приятно познакомиться, Чарли.
— Взаимно.
— До свиданья, мальчик, — Мелани наклонилась ко мне и поцеловала в щеку, — Я очень рада, что ты согласился. Правда.
Они ушли, а я подумал, что все, возможно, не так уж плохо. Не то чтобы сразу все решилось, но слова Дика все чаще звучали у меня в голове.
