Наш дом — а, черт, я сказал "наш"? — был… ну, он был домом. Не просто четырьмя стенами, потолком и окнами, не просто пристанищем на одну ночь и даже не местом, в котором живешь, но которое гипотетически будет покинуто через пару месяцев. Я даже не знаю, как объяснить, у Питера бы вышло лучше… в общем, дом — это то место, где тебя ждут. Понимаете, по-настоящему ждут: где у тебя есть не просто твоя комната, а целый принадлежащий тебе мир, где живут люди, которым ты не просто небезразличен, а которые тебя любят и ждут. С того вечера, когда Риди привез меня в Чикаго, прошло две недели, а казалось, что целая жизнь, и я в который раз думал о том, что судьба — тот еще юморист. Если бы я не попался тогда, в начале осени, с этим бумажником, если бы местные копы не вызвали Дика, если бы он не решил отправить меня в "Новый дом", если бы я не согласился на авантюрную идею Питера Чейса полететь в Европу… то ни черта бы у меня не было. Не было бы этого дома и тех людей, что в нем жили.
Эти две недели я веселился так, как никогда раньше. Мы наслаждались продолжившимися зимними каникулами: много разговаривали, собравшись у камина в гостиной, шутили, ходили каждый вечер на каток, что был в паре кварталов от дома. Даже пара наблюдателей из полиции, на которых я натыкался взглядом каждый раз при выходе на улицу, казалась неизбежной и оттого простительной. Я все больше узнавал старшее поколение Чейсов, которое порой поражало меня не меньше, чем младшее.
Мистер Чейс… "Да нет же, Чарли, просто Лоуренс. Или Ларри"… Молчаливый и не любящий высовываться, спокойный — или притворяющийся спокойным, и обладающий удивительным умением всегда быть к месту. Э-э-э… чтобы было понятнее: Питер и Джой, несмотря на свое пресловутое обаяние, хороши исключительно в гомеопатических дозах. Уж Джой-то точно. Лоуренс часами сидел за своими расчетами, что-то печатал, рылся в справочниках, но стоило только жене или кому-то из нас вытянуть его из кабинета, он начинал играть с нами в "страто" или шахматы или лепить снежки, или помогать готовить ужин.
Мелани была другой. "Вы — как Джой", сказал я ей в первую встречу. И это действительно было так. Она обладала таким же холерическим темпераментом, быстротой, искрометностью, чувством юмора — иногда язвительным, но все это сглаживалось опытом долгих лет и перенесенными испытаниями, которых наверняка было немало. Рядом с ней каждому было тепло. Не жарко, как с ее дочерью, а тепло. Джой и Питер тянулись к ней, как котята тянутся к любимому лакомству, но все же, что-то было не так.
За последние две недели все было слишком, неправдоподобно хорошо, и интуиция мне нашептывала, что так не бывает. Не бывает, и всё тут. Когда все идет хорошо, обязательно появляется какая-нибудь заноза, которая все портит.
И, как правило, заноза эта впивается в самое больное место.
* * *
— Итак, кто из вас скажет, что именно хотел сказать Сэлинджер в романе "Над пропастью во ржи"?
Класс загудел. То ли им это было на самом деле интересно, то ли, наоборот, не поймешь. Проучившись три месяца с юными гениями, которые с легкостью оперировали понятиями формальной логики, читали в оригинале Шиллера и возводили в уме число "пи" в энную степень, я немного отвык от обычных пятнадцатилетних лоботрясов, думающих только о гонках на орбите, эстрадных звездах и половом созревании. Чикагская школа, в которую меня определили Мелани и Лоуренс, была типичной для большого города, с этими курсами эстетики, изобразительного искусства и физкультуры. Меня "не катило", но деваться было некуда, по крайней мере, пока. Отправиться в "Новый дом" не давали спецслужбы, мотивируя это тем, что однажды нас оттуда уже похитили, и второй раз рисковать не очень хочется. Пит и Джой на этот счет могли не волноваться — оба курс средней общеобразовательной школы уже окончили, и теперь могли выбирать любой факультет любого университета страны — если бы захотели. Но Питер все время торчал в отцовском кабинете, помогая отцу с какими-то сверхсекретными разработками, а Джой попросту бездельничала, отмазываясь тем, что у нее внеплановые каникулы и куча дел, связанных с личной жизнью. Словосочетание "Джой Чейс и личная жизнь" доводило меня до зубовного скрежета, но, по крайней мере, Питер перестал смотреть на меня зверем и припоминать тот злосчастный поцелуй.
— Рихтер! — меня толкнул локтем сосед по парте, — Тебя спрашивают!
Я поднял голову и столкнулся взглядом с глазами преподавательницы. Сэлинджера я не читал, и отвечать мне, если честно, не хотелось:
— Прошу прощения, мэм, может быть, спросите у кого-нибудь другого…
По классу поползли ухмылки. Репутацию главного анфан террибля старшеклассников я заполучил в течение всего нескольких дней, проведенных в новой школе. Уроки меня не слишком-то интересовали, паре спортивного вида придурков (как позже выяснилось — звездам местной бейсбольной команды), пытавшимся язвить на мой счет, накостылял без особых угрызений совести, и на сентенции учителей мне было откровенно чхать. Что я и демонстрировал. Директор пытался надавить на Чейсов, на что получил вполне адекватный ответ от Лоуренса: тот пришел, полистал школьную программу, по уровню сложности мало чем отличающуюся от жевательной резинки, и сказал мне дома "делай-ка, сынок, что хочешь". Так что, мое нахождение в классах обуславливалось лишь тем, что мне надо было хоть как-то себя занять, плюс тем, что Риди больше не мог меня покрывать — мое "дело" было передано какому-то козлу из вечных бюрократов, и при непосещении школы меня могли "щелкнуть" из Отдела по делам несовершеннолетних.
— Знаете, Рихтер, — сказала мне мисс Гудвин после звонка, — Моя бы воля, я бы вас даже на порог своего класса бы не пустила.
Я отправил ей самую очаровательную из своих улыбок:
— Мэм, вы не поверите, но будь на то моя воля, я даже мимо вашего класса бы проходить не стал.
Ну да, я хам. Но меня действительно раздражают люди, навязывающие свое мнение всем и каждому. Еще больше раздражает, что как раз такие чаще всего идут в учителя.
Мне выставили очередную "D" за урок, и я с чувством выполненного долга побрел к раздевалке. Впереди толкались школьники, которым надо было успеть на автобус, и я, встав чуть поодаль, наблюдал за тем, как они забирают куртки из гардероба, с шумом и визгом. Кто-то упал, кто-то уронил сумку, и ее затоптали. Вот бред. И этот бред происходит каждый день.
Идиоты. Ненавижу толпу. И когда орут, терпеть не могу.
— Рихтер, ты пешком?
— Да. А что?
— Пойдем вместе?
Предложение прозвучало от Неда Дэйвиса, местной "белой вороны" до моего появления. Дэйвис был то ли метис, то ли на четверть индеец, с такими же, как у меня, черными волосами. Черты лица у него были вполне европейские, но резкость скул явно унаследовалась от исторических предков. Я лично слыхал, что девчонки перешептывались насчет того, что Дэйвис хоть и придурок, но симпатичный. Придурком он не был: мне кажется, Нед просто жил в каком-то придуманном собой мире, в фантазиях, куда мало кого допускал. Его травили те же футбольно-бейсбольные звезды, что пытались задевать меня, и уже это заставило меня ответить:
