― То, что ты ему говорил, Малфой, ― она нахмурилась еще сильнее, ― отвратительно. Ты нарочно наплевал ему в душу. Спровоцировал его. Как по нотам.
Драко посмотрел на нее, оторвал руку от стены и выпрямился.
― Допустим. Но ведь ты понимаешь, что могло быть гораздо хуже.
Гермиона на мгновение опустила глаза и опять взглянула на него.
― Мне плевать. Это… перешло все границы.
«Врет, — подумал он, — наверняка вздохнула с облегчением».
Потому что Драко знал, что она знает. Он еще много чего мог сказать. И это было бы хуже, чем кулаки, и колени, и локти, и пальцы, впивающиеся в глотки: слова о губах, о ртах, о притягивании за рубашку и возвращенных поцелуях.
Молчание.
Гермиона не сводила с него глаз. И на мгновение Драко стало страшно неловко. Он почти захотел пройти мимо нее к себе в спальню. Потому что в ее глазах опять что-то было. Непонятное, темное, непредсказуемое. Что-то, что он уже однажды видел — когда она бросила его. Ушла с Поттером.
Драко позволил сумке соскользнуть с плеча.
― Кстати, что потом было?
― Прошу прощения?
― У тебя с Золотым мальчиком.
Гермиона пожала плечами.
― Мы поговорили.
― И?
― И это не твое дело.
Драко засмеялся.
― А мне почему-то кажется, что мое, блин. Даже более чем.
Гермиона сжала кулаки, и Драко подавил инстинктивное желание отступить.
― Опять ударишь, Грейнджер? ― сквозь зубы процедил он. ― Уверяю тебя — это будет последнее, что ты сделаешь.
― Нет. Ты достоин только одной пощечины, Малфой.
― Как это мило с твоей стороны.
Они опять смотрели друг на друга. Одно из этих мгновений. Жарких, вязких, знакомых, когда кажется, что воздух между ними звенит от напряжения.
Она заговорила, как будто бросилась с головой в воду. Гораздо раньше, чем он рассчитывал. Драко почти нравилась их болтовня — сексуальное напряжение ощущалось как густеющий мясной сок на языке.
― Сегодня это зашло слишком далеко, Малфой, ― Чуть слышно. Ее щеки порозовели, стали восхитительно пунцовыми. ― Не притворяйся, что не понимаешь, куда все катится. Это наверняка плохо кончится.
Она что, дура? Как он может не понимать? Он падал так быстро, что уже с трудом видел дневной свет.
Гермиона помедлила.
― Не говори, что ты этого хотел, Малфой. Не прикидывайся, что это входило в твои планы.
Какого дьявола она имеет в виду? Не входило в планы?
― В мои намерения никогда не входило ни это безумие, ни все его мерзости, Грейнджер, ― огрызнулся Драко. ― Ничего похожего. ― Его разозлили ее намеки. ― Не забудь, мне оно надо не больше, чем тебе. Или даже меньше, учитывая то, что у тебя вообще с этим не очень.
Давай, закатывай глаза. Вот так. Чудесно.
― Ну, если ни ты, ни я не хотим, то мы должны что-нибудь сделать. Разобраться. Покончить с этим.
Драко фыркнул. ― Это тебе не сраный урок трансфигурации, Грейнджер. Тут не помогут ни толстые учебники, ни твои чудовищные мозги. ― Внезапный мышечный спазм заставил его вздрогнуть, и он схватился за бок.
И чуть не пропустил озабоченное выражение, промелькнувшее в ее глазах. Типичная Грейнджер, высоконравственная до самых печенок. Обо всех заботится. Не важно, насколько тупых или испорченных. Да. Каждый достоин грейнджеровской жалости.
Разве это не заставило его почувствовать себя таким жутко особенным?
― Что не так, Грейнджер? ― выдохнул он. ― Беспокоишься?
Кажется, она уже взяла себя в руки. Подняла подбородок и вызывающе посмотрела на него.
― О чем?
― Ты знаешь, о чем.
― Нет, не знаю.
― Ага, конечно.
И тут она вздохнула. Вздохнула и закатила глаза уже… кажется, второй раз за минуту.
И быстро и непринужденно сменила тему.
― Я знаю, что это не так-то просто, ― сказала она, ― попытаться забыть об этом. Не обращать друг на друга внимания. Чтобы ситуация не съела нас живьем. Но мы должны.
Настал черед Драко закатить глаза. Определенно популярное занятие сегодня.
С каких пор она стала такой наивной?
― Только этот год, ― он заметил нотки недоверия в ее тоне. ― Нам надо притворяться. Только в этом году. До лета. Это не навсегда.
― Не сотрясай воздух, Грейнджер.
― Заткнись, Малфой. Я пытаюсь все обдумать. Или то, что я сказала, или мы идем к Дамблдору и отказываемся от должности. Очевидно, ты этого хочешь не больше, чем я.
― С какой это радости?
― Смотри. Нет ни единого шанса, что мы сможем нормально работать как Старосты мальчиков и девочек, когда все так… запутано. Так сложно. Я не позволю этому мешать нормальной работе школы, Малфой. Ни за что.
― О нет, никогда. Как насчет регулярного самобичевания по поводу несделанной общественной работы, а, Грейнджер?
― Заткнись.
― Ставлю что угодно, что я угадал.
―Я только хочу сказать, что если мы попытаемся… честно изо всех сил попытаемся прорваться через этот год, до этого может и не дойти.
― До самобичевания или до всеобщего добровольного ухода в отставку?
Она сжала зубы.
― Если мы просто… будем вести себя как взрослые люди, Малфой, тогда, может быть, нам будет легче. ― Она слегка прищурилась. ― Подумай об этом. Тебе что, правда так трудно не бормотать «грязнокровка» каждый раз, когда я вхожу в комнату?
Драко засмеялся.
― Гораздо труднее, чем ты можешь себе представить.
― Урод.
― Да ведь и проблема не в этом, правда, Грейнджер? Давай не будем притворяться, что все дело в оскорблениях. В словах.
― Что бы там ни было…
… он понял, что Гермиона изо всех сил цепляется за фальшивое хладнокровие…
― Мне все равно. Потому что это не может продолжаться.
― Так ты хочешь покончить с этим раз и навсегда?
― Да.
― И сделаешь для этого все, что угодно?
― Что угодно — в разумных пределах.
Ага, конечно. Друзья Грейнджер. Разум и рассудительность.
И толку от них примерно столько же, сколько от Поттера.
― Вообще-то, есть только один способ с этим покончить, Грейнджер, ― голос низкий, почти рычание.
А она не дура.
― Не трудись, Малфой. Какую бы ядовитую гадость ты ни собрался изрыгнуть — давай, заглатывай ее обратно.
― Ты хочешь это услышать, ― все тем же низким голосом возразил он. ― Поверь мне, Грейнджер. Я знаю, что прав.
Она явно колебалась. Осторожничала.
― В чем? ― Гермиона чуть-чуть повернула голову, как будто в ожидании удара.
Драко в упор уставился на нее. «Скажи это. Скажи, а там видно будет. Потому что где-то там, в глубине, она поймет».
― Просто дай мне, Грейнджер.
А потом он смотрел. Как понимание медленно затопляет ее и отражается на лице. Она опустила голову, в праведном изумлении приоткрыла рот. Лицо исказилось от гнева.
