Последняя фраза Микошы была почти человеческой. В ней слушалось участие опытного аппаратчика, который знал, что система способна перемолоть кого угодно, и предлагал собеседнику не убеждаться в этом лично. Она-то и остановила все возражения инквизитора Четвертого Отдела Олега Твердых, которые уже были готовы сорваться с его языка.
— Проклятые Герцоги! — пробормотал он. — Забирайте своих подозреваемых!
— Вы умный человек! — похвалил его сотрудник «семерки». — И приняли правильное решение. А вот поминать Высших все же не стоит. Даже в сердцах. Особенно в сердцах.
Глава 14. Опекун
— Нам пора.
Богдан Коваль появился в дверях спустя двадцать минут. В руках у него была тонкая папка для документов, а за спиной маячило кислое лицо инквизитора из «четверки».
Его напарник, как там его фамилия была — Разумных? — остававшийся в кабинете вместе с Яном, недоуменно смотрел на купца, вздумавшего распоряжаться в их законной вотчине.
Ян неуверенно поднялся и сделал шаг в направлении выхода. Никто его не остановил. Тогда он дошел до двери и встал рядом с дядей.
— Всего доброго, господа. Благодарю вас за помощь.
Коваль был чрезмерно вежлив. Как вельможа, получивший то, что было ему нужно, но не так быстро, как хотелось бы, и демонстрирующий теперь безупречными манерами свое недовольство.
Твердых за его спиной кивнул, хотя дядя этого жеста видеть не мог. Разумных, остававшийся на страже задержанного барона, вытаращил глаза.
— Что проис…
— Молчи. Я все объясню, — старший инквизитор «четверки» прервал напарника.
— Но…
— Послушайте вашего коллегу, — посоветовал Коваль без выражения. Подхватил Яна по руку и буквально выволок его из кабинета.
В молчании они прошли через весь жандармский участок. Только оказавшись на улице, юноша не выдержал и задал терзавший его вопрос:
— Ты дал взятку?
Иных способов, к которым мог прибегнуть Коваль, чтобы вызволить его из цепких лап Четвертого Отделения, он не видел.
— Поговорим дома, — отрезал дядя. Уселся в коляску, велел Данаю трогать и более за всю дорогу не проронил не слова.
Ян был уверен, что его опекун злится. Еще бы, ведь ему пришлось тащиться куда-то на ночь глядя, выкладывать кругленькую сумму — наверняка это обошлось очень дорого — и вызволять влипшего в неприятности мальчишку, за которого он отвечал перед Создателем и людьми.
Это было понятно. Не понимал юноша другого — как его дядя так быстро явился в околоток. Прошло не так много времени с момента, как жандармы отвезли их Олельковичем с места преступления и доставили в участок. Ковалю, чтобы с такой скоростью появиться, нужно было точно знать, куда именно ехать.
В итоге Ян пришел к заключению, что их с Софией благодетель обладал во Львове очень серьезными знакомствами. Он и раньше это демонстрировал — взять тот же визит в Экзархат, где они с сестрой проходили тестирование перед зачислением в Гимнасий. Пришли они туда вовсе не на общих основаниях, а через знакомство, что позволило существенно сэкономить время.
«Наверное, — думал молодой человек, — кто-то из жандармов отправил Богдану весточку: так, мол, и так, ваш племянник задержан и находится в таком-то участке. Вот он и примчался так быстро».
Придя к этому логическому выводу, Ян тут же переключился на обдумывание куда более важного вопроса. Смерть финна не шла у него из головы, равно как и последующее поведение Олельковича. Княжич явно не был готов к такому повороту событий — в этом барон не сомневался, — однако быстро среагировал и выжал из ситуации максимальную выгоду. Вместо убийства своего недруга Адам жестко подставил его. Предположение, что он убил Каневру только для того, чтобы Эссена обвинили инквизиторы из «четверки», представлялось марочному барону слишком надуманным.
А вот поведение следователей из курирующего Марки ведомства Яна не удивило. С точки зрения этих господ, жители фронтира всегда были виноваты, если происходило что-то странное и необъяснимое. Да и сами при этом на руку были нечисты, наживаясь на торговле ингредиентами, добываемыми Стражами Пограничья из демонов. Такие могли и от Олельковичей деньги взять, чтобы утопить их врага.
За размышлениями Ян не заметил, как они подъехали к дому. Коляска вкатилась во двор. Первым из нее, преувеличенно кряхтя, выбрался Коваль.
— В библиотеку, — коротко бросил он, и юноше ничего не оставалось, как последовать за старшим родичем.
Он предполагал, что дядя желает устроить ему головомойку, и не ошибся. Едва двери библиотеки, освещенной четырьмя тусклыми газовыми лампами, закрылись за его спиной, Богдан уселся в одно из кресел и выдал.
— Чем ты думал, юноша?
Вопрос был риторическим, и отвечать на него Ян не собирался. Вместо этого он уселся в кресло напротив родича и взглянул ему прямо в глаза.
— Я не просил о помощи, — произнес он, подражая отцу. Тот всегда давал понять тем, кто пытался записать его в должники, что степень благодарности Эссенов определяют только сами Эссены.
— К утру против тебя уже сфабриковали бы обвинение в убийстве этого финна! — возмутился Коваль. — Я что, по-твоему, не должен был вмешаться? Ты, чай, не чужой мне человек.
— Я не сказал, что не благодарен тебе. Лишь то, что не просил о помощи.
— Следующей фразой должна стать «я бы справился и сам».
— Нет. — Ян пожал плечами. — Я бы не справился. У меня нет опыта борьбы с коррумпированными чиновниками. Кстати, сколько ты им заплатил?
В глазах Богдана мелькнуло удивление. Словно он ждал любого вопроса, но только не этого. А вслед за ним юноша отметил выражение, удивительно напоминающее облегчение. Странный набор эмоций для человека, который собирался ругать племянника, вытащенного из жандармского участка.
— Неважно.
— Я все верну. — Ян постарался, чтобы его голос звучал твердо.
— Не неси чушь! — взвился вдруг родич. — Ты мне еще предложи продукты в дом в складчину покупать! Пока живешь здесь — я за тебя отвечаю!
— Я Эссен, — невесть зачем напомнил юноша.
— И ты ни на минуту не даешь мне об этом забыть! Давай-ка ты ненадолго забудешь про фамильную гордыню и расскажешь мне, что, во имя святого Христофана, произошло?
— А тебе не рассказали те, кому ты заплатил денег?
— Еще раз попробуешь свести разговор к деньгам, на завтраке останешься без сладкого!
Последняя фраза дяди, несмотря на то, что произнес он ее гневно, была шуткой. Об этом Яну сказали смеющиеся глаза родича. В ответ он тоже улыбнулся. Точнее, обозначил улыбку, как знак того, что иронию понял.
— Честное слово, Богдан, я мало что могу рассказать. — Что говорить дяде, он уже придумал, пока они ехали домой. — Мы ругались с Олельковичем, он несколько раз пытался меня ударить. Его прихлебатели стояли поодаль. Потом один из них упал и, как оказалось, умер. Адам тут же начал орать, что я его убил. Отправил своих подручных за жандармами. Они приехали, забрали меня. Начали давить на то, что именно я убил финна. Я так понял, что Олельковичи заплатили инквизиторам, чтобы меня виновным в происшествии признали. Потом ты меня выпустил.
Яну очень хотелось спросить Коваля, как ему удалось перебить цену, которую за его голову пообещал инквизиторам Олелькович. Там ведь явно была немаленькая сумма. Но он не стал этого делать, не желая вновь раздражать родича разговорами о деньгах. Чего доброго, еще решит, что это он так выясняет сумму своего долга!
— Просто «умер»?
— Я тоже был удивлен.
— То есть никто не швырялся конструктами?
— Я собирался. Но не успел. Олелькович… нет. Он не использовал магию.
— А ты ничего особенного не почувствовал? — этот дядин вопрос заставил юношу напрячься.
— Чего именно?
— Не знаю, ты же у нас практикующий боевой маг. — Богдан пожал плечами, и Ян мысленно выдохнул. Родич не имел в виду ничего такого. — Может, почувствовал построение чужого конструкта. Не типового, из родовых техник. Олельковичи — старая семья…
