а инстинкты нет. Я по-прежнему подпрыгивала при каждом звуке и рисковала уничтожить какого-нибудь ни в чем не повинного идиота, который в неподходящий момент оказался у меня на пути. Это все были жалкие одинокие неудачники – такие же, как я в недавнем прошлом – которых никто не предупредил о том, что не стоит ходить в библиотеку, когда там брожу я, или садиться слишком близко. Я бы, пожалуй, даже порадовалась, если бы на меня и вправду напали.
И Орион бы порадовался. Он по-прежнему дулся из-за того, что ему пришлось бросить взрослую кватрию, чтобы прийти мне на помощь. Каждый раз, когда Орион жаловался, что упустил ее, она как будто увеличивалась в размерах. Никому она с тех пор не попадалась – во всяком случае, никому из тех, кто ушел с Праздника живым. Четыре человека пропали во время массового исхода из спортзала, так что кватрия почти наверняка получила четыре лакомых блюда в виде рыдающих подростков, по одному для каждой пасти, и спряталась где-то в недрах школы, переваривать обед, чтобы затем разделиться на четыре кватрии поменьше.
В общем, эти ребята погибли вместо шанхайцев, которые на меня напали. И мне ничуть не было легче оттого, что я не желала им зла. А может, я полагала, что слишком хороша, чтобы смотреть в лицо людям, которых убиваю?
Конечно, мама сказала бы, что это не я убила их, а кватрия – точнее, тот алхимик, который слепил вместе четырех невинных зверенышей. Алхимики создают кватрий, поскольку они полезны: если подержать кватрию месяц впроголодь, а потом накормить каждую пасть отдельным ингредиентом, с другого конца получишь высокоактивное алхимическое соединение, которое не добудешь иным способом. Но, как вы догадываетесь, кватрии не любят голодать, поэтому они частенько убегают и начинают пожирать других существ, обладающих маной, потому что это самый эффективный способ получить ману для себя.
Очень удобно винить отсутствующих, но настроение у меня от этого не поднималось. Ну да, какой-то злобный алхимик сто лет назад создал кватрию, он был несомненно виноват, но он давно умер, а кватрия не далее чем на прошлой неделе сожрала четырех человек.
Тем временем Орион рыскал по темным уголкам, добывая мелких и жалких злыдней, с которыми справился бы даже младшеклассник. Через две недели после Праздника ему удалось захватить очень неплохого многоголосого визгуна в женской душевой на этаже среднеклассников; впрочем, визга хватало и без злыдня, поскольку Орион гонялся за ним по кабинкам во время вечернего часа пик. Хотя девочки особо не возражали против вторжения Ориона, поскольку альтернативой были щупальца и вонь – хуже, чем у любого немытого подростка. Во всяком случае, к концу битвы Орион хотя бы вымылся.
Спустя неделю на пороге большой алхимической лаборатории во время урока тихонько вырос большой гелидит, полностью заморозил вход и начал постепенно продвигаться внутрь. К счастью для всех заинтересованных лиц – то есть для тридцати с лишком присутствующих, – Орион в это самое время мрачно возился со своим, уже запоздавшим, домашним заданием в одной из соседних лабораторий. Он все бросил и ринулся на помощь. В норме убить гелидита можно, только если пробить твердый панцирь специально зачарованной огненной стрелой, но Орион просто принялся колотить его металлическим табуретом, отбивая куски и испепеляя их огненными вспышками, прежде чем они успевали прирасти обратно. Наконец он проделал в панцире дыру, сунул в нее уцелевшую ножку табурета, а затем нагрел ее, так что металл расплавился и стек под панцирь.
– Лейк, я надеюсь, это не прибавят к рекомендуемым средствам истребления злыдней? – холодно спросила я в тот день за ужином, когда он продемонстрировал металлический шар – все, что осталось от гелидита, якобы для того чтобы окончательно убедиться, сдохла тварь или нет. Меня было не провести: Орион просто пытался оправдаться за то, что бросил результат недельного труда распадаться на лабораторном столе, хотя мог потратить полминуты и закрепить его, прежде чем героически бежать на помощь.
Какое мне дело, спросите вы. И тогда я пространно поведаю вам, как за два дня до того спасла Ориона. Он явился на занятие и взялся за давно просроченное задание по изготовлению зачарованного красителя, не обратив внимания на то, что четверо других ребят, обычно посещавших тот же алхимический семинар, почему-то не пришли. Разумеется, все вентиляционные отверстия в лаборатории тихонько закрылись, а он этого не заметил. Орион продолжал себе блаженно мешать краску и вдыхать ядовитые испарения, а в голове у него возникали удивительно яркие образы питагор и всеядов.
Я поняла, что пора идти на выручку, только потому что один из выпускников-алхимиков обвел глазами читальный зал и обнаружил, что все его однокашники здесь. Тогда парень решил оказать услугу Нью-Йорку: он подошел к Магнусу и сообщил ему, что Орион сидит один в лаборатории. С тем же успехом можно было сразу подойти ко мне; в ту минуту я сидела за лучшим столом в читальном зале, мстительно разложив вокруг семь толстых словарей. Рядом оставались девять пустых мест, поскольку Хлоя и Нкойо оказались единственными, кто осмелился сесть со мной. У Магнуса смелости не хватило. Он послал одного из своих прислужников к Хлое, а Хлоя сказала мне.
Когда я спустилась в лабораторию, Орион уже галлюцинировал вовсю. Он принял меня за питагору и попытался обездвижить заклинанием. Если бы он попал в цель, подозреваю, мы бы погибли оба. Как романтично. Но я перехватила заклинание и запустила ему в голову, и он с грохотом рухнул, опрокинув три стула. По крайней мере, теперь Орион не стоял на дороге, и я спокойно испепелила котелок с ядовитой краской, а заодно и половину лабораторного стола. Это, конечно, было лишнее, но я разгорячилась. И мне отнюдь не полегчало, когда я вытащила негнущееся, как доска, тело Ориона в коридор. Пять минут я давала выход досаде, пользуясь тем, что он не мог двигаться; но Орион по-прежнему был не в себе, только смотрел на меня остекленевшими глазами, и моя бурная речь пропала даром. Когда я закончила, он проговорил, еле шевеля языком:
– Эль, это ты?
Тут заклинание спало, он сел, и его вырвало фиолетовой жижей мне на ноги.
Иными словами, Ориону не стоило влезать в неприятности, которых можно было избежать; он это знал и вполне мог выбросить дохлого гелидита в ближайшее мусорное ведро. От моего взгляда Орион поежился и умоляюще взглянул на Хлою, которую с детства учили говорить с ним вежливо.
– Я думаю, что тварь умерла, но если хочешь, попробуй ее расковырять, – услужливо ответила
