11
— Входи, — кратко сказал он. — Винга умерла.
— Я знаю, — ответила она. — Я услышала вой волков. Тогда я поняла, что у тебя большое горе.
— Да. Входи!
Тула окинула дом взглядом снизу вверх.
— Пока нет. Сначала я провожу Вингу до могилы. Как ты думаешь, могу я остановиться в Линде-аллее? Хейке понял ее загадочную речь.
— Конечно! Как поживает Кристер и его небольшое семейство?
— Отлично. Какое-то время им будет меня не хватать, а затем жизнь потечет для них, как обычно. Они прекрасные люди, все трое.
Хейке кивнул.
— Я провожу тебя до Линде-аллее. Все равно я должен сообщить им печальную весть. Они медленно шли по старой тропинке между хуторами, вели за собой коня Тулы.
— Прошло много лет, с тех пор как ты была здесь, — сказал Хейке.
— Да.
— Но ты не постарела.
— Увы, — улыбнулась она. — Но ты прав. Я осталась все той же, меченой.
— Тебя ждали.
— Откуда ты это знаешь?
— Ночью в Гростенсхольме было так неспокойно. Я думал, это из-за Винги. Но теперь я знаю — они чувствовали, что ты приедешь.
— Да. Пожалуй это так. Как я поняла, ты этой ночью не много спал?
— Да. Всю ночь я держал в объятиях Вингу. Мы разговаривали. Спокойно и приятно. Потом я потерял с ней контакт. Она начала говорить о своих родителях. Она была снова в Элистранде, маленьким ребенком. Говорила о маме Элизабет и папе Вемунде и о прекрасной жизни в Элистранде. На какое-то время она вновь вернулась ко мне. Я рассказал ей, как сильно я ее любил. Затем ее не стало. Тогда уже рассвело.
— У меня с Томасом было так же чудесно. За исключением того, что я приняла это не так спокойно, как ты. Я кричала и возмущалась судьбой все его последние дни. Теперь мы остались одни, Хейке.
— Да. Так это бывает с нами, мечеными. Мы живем дольше.
— Будто мы не достаточно настрадались от нашего злого наследия, не испив и эту скорбь.
— Скорбь. И ненависть.
— Ненависть к Тенгелю Злому?
— Да. Ты знаешь, Тула, моя ненависть так велика, что я не могу ее выносить. Когда моя любимая будет предана земле, я знаю, что сделаю.
Она взглянула на него, но ничего не сказала. Не спросила. Возможно, она знала.
Третий раз за короткий отрезок времени они стояли на Гростенсхольмском кладбище. Сначала Марта. Последнее погребение было самым тяжелым. Когда погребение закончилось и они медленно шли к Линде-аллее, где должны были состояться поминки, то увидели фигуру, полускрытую кустами на боковой дороге, ведущей к Элистранду. Тула, которая шла последней вместе с Вильяром и Белиндой, быстро сказала:
— Это она? И держит на руках твою племянницу?
— Да, — ответила Белинда, чувствовавшая большое уважение к этой новой родственнице Вильяра. У Тулы были такие дикие глаза, как ей казалось. И неужели ей действительно 48 лет? Непостижимо!
В глазах Тулы появился еще более недобрый блеск.
— Вы идите дальше, — сказала она. — Я должна поговорить с этой женщиной.
— Но… — произнес Вильяр.
— Возьми с собой девушку и иди!
Немного помедлив, он послушался. Остальные участники похоронной процессии были далеко впереди. Вильяр и Белинда были последними, они хотели наедине попрощаться с Вингой. Они один раз обернулись и успели увидеть Тулу, прежде чем она исчезла за деревьями у края дороги. Они видели, как фру Тильда с мрачной улыбкой на тонких губах пятилась назад. Потом они больше не смотрели. Хейке ждал их.
— Куда делась Тула?
— Пошла поговорить с фру Тильдой. Хейке побледнел.
— Тула? Ты в своем уме?
— Ну и что? Она просто хотела попытаться заставить ее отдать…
Но Хейке уже шел обратно быстрым размашистым шагом. Помедлив, они последовали за ним. Они нашли Хейке стоявшим неподвижно, точно парализованного, перед своевольной Тулой. Фру Тильды и след простыл. Тула повернулась к Белинде. Всех напугал пылающий огонь ее красивых, желто-зеленых глаз.
— Сейчас ты сможешь взять Ловису. Забери ее домой к родителям, как воспитатели они подходят больше.
Ответная тишина была неописуема. Затем Белинда посмотрела на дорогу.
— Но… Тут же лежит брошь фру Тильды! В куче… золы?
Вильяр издал стон.
— Не трогай ее! Пойдем! Мы пошли — быстро!
Он почти потащил Белинду за собой, спеша за другими участниками похорон. Они увидели, что Эскиль стоял и ждал их. Сольвейг поторопилась опередить других, чтобы принять гостей.
— Что это было?.. — попыталась выяснить Белинда, но Вильяр оборвал ее.
— Не спрашивай! Бог да поможет всем нам. Что ждет нас теперь?
— Что ты имеешь в виду?
— Я имею в виду то, что мы потеряли Томаса и Вингу. Это — самое худшее, что могло с нами случиться. Теперь мы стоим перед потопом!
На поминках в Линде-аллее они ничего не сказали. Этот время было полностью посвящено памяти Винги. Но по пути в Гростенсхольм Вильяр говорил со своим дедом.
— Я этого не понимаю. Как Тула могла такое натворить? Ведь никто из меченых Людей Льда не имеет таких больших сил?
— Тула действует не одна, — ответил Хейке. Он был очень бледен.
Вильяр посмотрел на находившуюся перед ними старую усадьбу.
— Поэтому она не хочет жить в Гростенсхольме?
— Они ждут ее там.
— Речь ведь идет не о наших предках?
— Нет, те никогда не делали такого. Это совсем другие.
— Но они были сейчас за пределами усадьбы.
— Да, это так.
— Кто это?
— Весь серый народ?
— Нет. Только четверо из них. И я никогда не понимал, что они у нас делают. Никогда! Они во много раз сильнее, чем серый народ. У них с серыми, собственно, ничего общего. Но они следуют за людьми Льда еще со времен Тенгеля и Силье.
— И они тянутся к Туле? Хейке ответил угрюмо:
— Я не знаю, какого рода связь она с ними имеет, но она их добыча, это так. Как только она окажется в стенах Гростенсхольма. И она знает об этом.
— А она не отступит?
— Теперь уже нет. После смерти Томаса она сожгла все мосты, ведущие к людям. Как ты только что видел.
— Да, — сказал Вильяр с содроганием.
— Я боюсь, Вильяр. Боюсь, что она будет здесь. Однако бедная маленькая Белинда отстала, мы ушли вперед! Она старается поспевать за нами, а мы просто шагали шире.
Они подождали ее.
— И все-таки, — медленно произнес Хейке, — все-таки мне страшно возвращаться в Гростенсхольм. Там так пусто, Вильяр! Так пусто!
— Я знаю, дед.
Тайком он взглянул на Хейке. Дед не был похож на себя. В такой скорбный день это было бы не удивительно. Но тут было нечто большее — в глазах Хейке можно было прочитать фанатичную решимость. Вильяр видел ее с того самого утра, когда дед сообщил, что бабушка умерла. На лице Хейке, исполненном достоинства, отражалось не только бездонная скорбь, но и ни с чем не сравнимое отчаяние. Нечто неотвратимое, что испугало Вильяра.
