— Убью стервеца! — хрипло подал голос Ихтор.
— За что? Что не ты первый ягодку сорвал? — съязвила Бьрга.
— За то, что она — тут. Без памяти. А это гаденыш — ни ухом, ни рылом! — рявкнул крефф.
— Дурак! — покачала головой наставница колдунов, — если бы ее против воли потискали, Майрико бы узнала, следы не скроешь. Тут другое. По любви у них все вышло. Сам посмотри.
Мужчина подошел к едва дышащей девушке, провел рукой над животом, и снова от пальцев заструилось едва заметное голубое сияние, оно просачивалось в тонкое тело и пробегало по нему инеистыми огоньками. Целитель замер, чутко прислушиваясь к ведомому только ему. Майрико смотрела пронзительно, подавшись вперед.
Свет, льющийся от пальцев лекаря, наконец, рассеялся, и Ихтор мертвым голосом сказал:
— Сын у нее. Права ты, Бьерга, по любви зачали. По большой любви. Богами ребенок дареный.
— И что теперь? — холодно спросила наставница Айлиши. — Будем рубашонки детские шить всем креффатом?
— Ныне же начнем, — глухо ответила ей колдунья. — Родит она к зноеню. А вот дозволить ей это или нет — решать нам.
— Нельзя ей рожать, — покачала головой Майрико.
— Это ты как баба или как крефф говоришь? — сузила глаза Бьерга. — Девка она хоть и болезная, но и не таким выносить помогали.
— Как крефф говорю, — отрезала целительница. — На кой она нам сдалась — брюхатая? На девять месяцев Дар заснет, а когда она родит да кормить начнет, вся сила через молоко будет уходить, чтоб ребенок окреп. Да и потом на три-четыре года, почитай, она — бесполезна. А там — неизвестно, захочет ли на выучку вернуться…
— Не захочет, — подал голос Ихтор. — Дар ее велик, а умом — курица. И свой цыпленок ей дороже чужих будет. Лечить, может, и продолжит, но как знахарка деревенская.
— И не будет у нас креффа… — задумчиво подытожила Бьерга.
Повисла тишина. Обережники приняли решение. И действовать следовало быстро, пока девчонка не очнулась. Знала бы Айлиша, что сейчас решается ее судьба! Но Хранители были милостивы. А, может, слишком жестоки. Потому что пелена беспамятства не отпустила рассудок девушки…
— Майрико, — разорвала тяжелую тишину Бьерга. — Давай. Знаю ж, в твоей котомке все есть. И сонного не забудь. Нечего девке душу бередить. Плод вытравим, и знать ничего не будет.
Целительница кивнула, а в голубых глазах промелькнула неприкрытая грусть. Ихтор глухо отозвался:
— Не дело все ж таки за нее решать. Что, если прознает?
— Не прознает, если ты язык за зубами держать будешь, — огрызнулась колдунья. — Не рви душу! Да, подлость творим. Но так и не впервой ведь. Сам знаешь, отринет она Дар. Как талый снег в землю уходит, так и она уйдет в материнство. А нам крефф-целитель нужен! Вон, к Нэду сегодня утром опять из города приехали, Осененного просят. Где он им его возьмет, если наши выучи будут у люлек сидеть да носки вязать? Тебя отправит? А детей учить, кто будет? Майрико с Рустой? А когда ты загнешься, и снова за обережником пришлют? Эту дурищу с младенцем на руках к ним отправишь? Головой-то думай.
— Я думаю! Но если прознает?
— Не прознает! — отрезала Бьерга. — Я живых не могу зачаровывать, а ты вот сейчас все умения приложишь, чтобы ничего у ней в памяти не осталось.
— Вы ж сами бабы, — изумился Ихтор. — Должны понимать — с ее Даром, как ни зачаруй, вспомнить может. А когда вспомнит…
— Когда вспомнит и если вспомнит, тогда и решать будем, — глухо сказала Бьерга. — Вот, носились с ней, берегли. И, гляди, как обернулось все. Пора и ей взрослеть да в ум входить. Не то время сейчас, чтобы сопли подтирать. Ходящих с каждым днем все больше. Еще лет десять назад я бы сама к Нэду пошла и потребовала дуреху эту отпустить, и он отпустил бы да еще бы молельника приволок, чтоб по-людски все. А теперь иначе. Гляди, Глава прознает, не только послушников сечь заставит, но и вас троих: и тебя, и Русту, и Майрико. А, может, и дурищу эту, чтобы без всякого колдовства скинула.
Мужчина покачал головой, но спорить больше не стал. Тем временем Майрико достала из своего мешка две склянки.
— Это чтобы скинула, — поставила она одну на сундук у кровати. — А это, чтобы заспала все, — второй пузырек утвердился рядом с первым.
Бьрга кивнула Ихтору, отдавая молчаливый приказ. Обережник подошел к ложнице и провел над головой девушки рукой. От ладони полилось мертвенное сияние, просачивающееся под кожу, под сомкнутые веки юной целительницы.
Миг, другой и Айлиша будто задеревенела. Не билась жилка на шее, не трепетали ресницы, не вздымалась грудь. Казалась спящая мертвой.
— Зачаровал на славу, — проворчала колдунья. — Как теперь ее поить-то?
Нахмурившись, Бьерга налила в плошку с тонким носиком отвар, подошла к девушке и с недоумением ее оглядела.
— Нос что ли зажать?
— Отойди. Дай сюда! — оттолкнул ее Ихтор. — Совсем уж ошалела на старости лет.
И, отобрав у наузницы миску, присел на край ложа, поднял лежащую на нем послушницу, пристроил ее безвольную голову на сгибе руки и мягко подул на лоб, что-то прошептав.
По лицу девушки пробежала едва заметная дрожь, а потом бескровные губы приоткрылись, и обережник прижал к ним плошку с отваром, вливая его едва не по капле. Потом снова шептал, снова дул на холодный лоб и Айлиша делала трудный болезненный глоток. И опять все начиналось сначала.
Покуда Ихтор поил выученицу, Бьерга утащила Майрико к окну.
— Ты это видела? — лицо колдуньи сейчас выглядело особенно молодым, оживленным и глаза горели от возбуждения. — Первый раз лицезрю, чтобы он так о ком то пекся. Влюбился что ли?
— Видела, — кивнула целительница. — Не влюбился. Не умеет он любить. Разучился. Просто по какой-то придури посчитал ее своей. Блажь это. А возится, чтобы наверняка скинула, и следа от другого не осталось! Ой! — всполошилась женщина. — Если прознает, кто ее младенчиком наградил, как бы не убил!
— Не убьет, — крефф сцепила руки в замок. — Еще только не хватало.
От перешептываний женщин отвлек стон. Лежавшая недвижимой до сего времени Айлиша, испив отвара, забеспокоилась на ложе, забилась, а потом вдруг выгнулась дугой, распахнула глаза и застонала, да так надрывно и пронзительно, что сердце заходилось.
— Вот и все, — просто сказала Майрико и шагнула к девушке. — Отойди. Чего ты тут не видал? — шикнула она на Ихтора, и тот послушно отступил, вставая в изголовье.
Следующие обороты тянулись вечность. Айлиша горела, металась, хрипло стонала, комкая потными ладонями простыни. Мужчина отвернулся.
Целительница с колдуньей выбились из сил, меняя тряпки, коими обтирали девушку. В комнате повис острый запах крови. Однако мало-помалу выученица успокоилась, перестала скрести ногтями матрац, перестала открывать рот, словно выброшенная на берег рыба и затихла.
