— Что теперь делать, Диана Несторовна? — спрашиваю я беспомощно.
— «Что делать»! — усмехается она. — Ничего, моя милая, ты не можешь сделать. Остаётся только надеяться, что тот отморозок не отдаст концы, и что этой глупышке не впаяют по полной. Если он останется жив, года два дадут — и то слава Богу. А если адвокат не лопух, то и условным может отделаться. И не изводи себя, никакой твоей вины во всём этом нет. — Диана Несторовна погладила меня по руке. — Ну всё, вытри глазки и наливай чай.
За окном валит снег, крупный и густой. Замело и крыльцо, и весь двор, голые деревья ёжатся вдали: «Что, неужели и правда не виновата?» «Похоже, что так», — отвечает им снег.
— Настенька, — окликает меня голос Дианы Несторовны.
Я оборачиваюсь и встречаюсь с ней взглядом. Она смотрит ласково, выражение суровости пропало, и от этого всё её лицо озаряется внутренним светом, становясь почти красивым.
— Знаешь, а головные боли меня больше не беспокоят, — говорит она. — Раньше часто голова болела, а теперь вообще не болит.
— Я рада, — отвечаю я. — Вы прямо преобразились. Вы по-прежнему считаете, что это сделала я?
— Считаю, — улыбается она. — Врач не смог толком это объяснить. Знаешь, отчего были эти боли? У меня была опухоль размером с грецкий орех. А недавно мне сделали томографию, и опухоли не обнаружили. Её просто нет.
— Ну, наверно, рассосалась, — пожимаю я плечами.
Диана Несторовна встаёт и подходит ко мне. Положив руки мне на плечи и глядя на меня серьёзно и ласково, она говорит:
— Нет, сама рассосаться она не могла — такие просто так не рассасываются. У меня есть серьёзные основания считать, что это сделала ты, другого объяснения этому я не вижу. Не знаю, сколько бы я ещё прожила с этой опухолью… Наверно, недолго. Нет, умереть я не боюсь, я просто тревожусь за Альку: её нельзя оставлять одну. А теперь… Теперь совсем другое дело. Я поняла, как жизнь прекрасна, я живу и радуюсь. Ты вернула мне всё, понимаешь? Всё! Я как будто родилась заново. У меня столько сил, сколько ещё никогда в жизни не было. Само такое чудо произойти не могло. У Альки начали расти волосы, когда врачи уже вынесли ей приговор всю жизнь ходить в парике, — разве это не чудо?
Я вздыхаю, улыбаюсь.
— Вы вбили себе в голову, что это сделала я, и мне вас, похоже, не переубедить.
Она говорит:
— Вот улыбаешься ты — и хотя за окном снегопад, а кажется, будто весна.
От её взгляда у меня внутри что-то сжимается, да так, что я еле могу дышать.
— Вы приехали только для того, чтобы сказать мне это? — бормочу я.
— Да, — отвечает она.
Нет, за этим ничего не следует. Мы стоим у окна, Диана Несторовна курит, а я чищу мандарин. Предлагаю ей, но она отказывается. Говорит зачем-то:
— Извини, что нагрянула вот так, без приглашения.
— Ну что вы, я очень рада вас видеть, — отвечаю я.
Она смотрит так, что я опять смущаюсь.
— Ты это серьёзно, лапушка? — интересуется она. — Или так, из вежливости?
— Совершенно серьёзно, — киваю я.
От смущения у меня на лице расплывается улыбка, к щекам приливает жар; наверно, у меня дурацкий вид, потому что Диана Несторовна смеётся. В её взгляде проступает нежность. Встряхнув головой, она тушит сигарету в пепельнице.
— Помнишь такое выражение: «Мы в ответе за тех, кого приручили»? Так вот… Если приручила Альку, так не мучь её. Она дня без тебя прожить не может, а тут целых четыре дня от тебя ни ответа ни привета. Если приехать не можешь, хотя бы позвони.
До Нового года — три дня.
Глава 11. Истинное лицо доктора
Решив сделать Альбине сюрприз, я беру такси и еду к ней. Я везу ей скромный новогодний подарок — комплект нижнего белья, приобретённый мной в бутике с «кусающимися» ценами. Да, по её меркам этот подарок весьма скромен, и в магазине он был не самый дорогой; обычно я избегаю подобных магазинов, но я решила, что дарить Альбине что-то дешёвое просто нельзя. Там были гораздо более дорогие комплекты, но их я позволить себе, конечно, не могу. Я утешаю себя поговоркой о том, что дорог не подарок, а внимание.
Возле дома стоит знакомая машина, я просто носом чую от неё запах доктора Якушева. Мадина предупреждает меня:
— Альбина Несторовна не одна.
— Спасибо, я вижу, — киваю я.
Мои шаги по лестнице в бильярдную — легче пуха, но сердце тяжело, как камень. Нельзя показывать Якушеву свой страх. Я сильнее его. Последняя ступенька, дверь. Она приоткрыта, в комнате потрескивает камин.
— Ну, уж кому это знать, как не тебе, — говорит доктор Якушев.
Альбина смеётся — непонятно, почему, так как предшествующих слов я не слышала, но судя по её смеху, непохоже, что она в тоске от разлуки со мной. На столике перед диваном стоит бутылка коньяка и два бокала, фрукты, коробка конфет, какие-то закуски. Неплохо она проводит время без меня!
— Извините, я, кажется, не вовремя, — звучит мой голос, удивительно спокойный.
Якушев оборачивается и сияет улыбкой, а Альбина вся выпрямляется, вцепившись в подлокотник дивана.
— Ну что ты, Настенька, ты пришла очень кстати, — говорит Якушев, вставая. — Мы как раз тебя вспоминали.
Он подходит и целует мне руку — сама галантность. Гостеприимным жестом показывает на столик:
— Присоединяйся.
— Спасибо, в другой раз, — только и могу я выдавить.
Почти не чувствуя под собой ног, я поворачиваюсь к двери, но он со смехом преграждает мне путь:
— Куда это мы?
Я шарахаюсь от него и попадаю объятия Альбины, которая уже стоит на ногах. Она крепко прижимает меня к себе, и я понимаю, что мне не уйти.
— Утёночек, — говорит она нежно, и я чувствую лёгкий букет коньяка в её дыхании. — Где ты была, почему пряталась от меня? Я так соскучилась!
Я не удерживаюсь от колкости:
— Кажется, скучать тебе не дают.
Она зарывается лицом в мои волосы и стонет.
— Милая, ну, не надо. Ты же сама всё знаешь… Всё прекрасно знаешь. Четыре дня… Они мне показались четырьмя годами. Что случилось, заинька? Ты на меня дуешься? Чем я тебя обидела?
— Ничем, Аля… Всё в порядке. Просто мне нужно было побыть одной. — При Якушеве я не могу говорить открыто. — Устала, неважно себя чувствовала.
— Маленькая, ты что, болела? — Альбина прижимает меня к себе крепче, щупает мне лоб. — Почему мне ничего не сказала? Я бы приехала.
— Да нет, Аля, не стоило.
— Почему не стоило? Я могла бы тебе помочь чем-нибудь — лекарств привезти, фруктов, сока, ещё чего-нибудь… Всего, чего попросишь! Утёночек мой родной…
Со мной ещё никогда такого не было: я отчётливо ощущаю чужие мысли, они пропитывают окружающее пространство, как запах. И запах этот, скажу я, не из самых приятных. В докторе Якушеве определённо есть что-то тёмное, недоброе, я чувствую это спиной и пятками. Не зря я назвала его Мефистофелем: он им действительно является, только Альбина этого не видит и считает его своим другом. В этот момент я встречаюсь с ним взглядом, и из его глаз на меня смотрит жуткая, дышащая адским пламенем бездна, перед лицом которой я ничтожна, беспомощна и слаба, как дитя. Приветливая улыбка доктора Якушева превращается в чудовищный оскал, круглое высоколобое лицо становится уродливой харей, а по ковру бильярдной вьётся кольцами, сверкая чешуёй, драконий хвост…
