— Никто не станет пытаться убить Мирейна не на поле брани. Или Хала, или отца.
— Однако однажды на Солнцерожденного уже покушались.
— Очень давно. Люди усвоили этот урок. Король есть король.
— Этот король — маг, вот в чем дело, моя госпожа. В Асаниане мы ограничиваемся нашими бедными умами и верностью наших охранников. — Отец говорит, что ваш двор приходит в упадок. Смерть стала игрой. Чем тоньше яд, тем выше цена. Убить легче, чем сорвать цветок, и жизнь одного человека — это такая же ставка, как и прочие другие, и ее отнимают, если игра того требует.
— Все совсем не так просто, — сказал Илариос. — Что касается меня, я должен жить, иначе вся моя игра будет превращена в ничто. — Значит, вы пешка? Его глаза сверкнули, но он улыбнулся. — Мне нравится думать, что я имею некую власть в игре. И в конце концов я буду императором.
— Как грустно жить с такими мыслями, — задумчиво сказала Элиан. — И эти бедные женщины. Быть запертыми, как коровы, там, где мужчины не могут видеть их, быть спрятанными, заточенными, не имея возможности даже прогуляться под открытым небом. Наверное, они с ума сходят от скуки.
— Не более чем их мужья. Сам император, словно содержанка, ведет весьма скромный образ жизни — ради собственной безопасности и ради священности его покоев. Он обязан никогда не покидать дворец. Он никогда не должен ступать на общий пол. Ему нельзя разговаривать, потому что его голос священен. — Что? Он не разговаривает даже с императрицей? — Возможно, — признал Илариос, — с ней он имеет право говорить. И она может видеть его лицо. А вот его народу это не разрешается. Они всегда видят его сидящим на троне, закутанным в мантию, в золотой маске, потому что он подобен богу. — Это ужасно, — сказала Элиан. — Нет, — возразил он, — это только выглядит ужасным. Тело императора должно быть скрыто, оно священно, оно принадлежит богам. И тем не менее он правит, и в этом он свободен. Нет человека свободнее его.
— Мой отец правит без маски и без цепей. Мирейн — это само олицетворение короля, а его трон — седло Бешеного.
— Ваш отец правит из Хан-Гилена, он не совершает поездок на север. Держу пари, что не совершает. А Солнцерожденный — первый в своем роде, это король-варвар, солдат и завоеватель. И бремя, которое представляет собой империя, уже пало на его плечи.
— Как странно вы выглядите, — сказала Элиан, — когда рассуждаете об империях. Словно это ужасает вас и вместе с тем вы получаете от этого удовольствие. Когда наступит время, вы с радостью наденете маску.
— Для этого я и был рожден. — Принц взглянул на нее. — Вы похожи на меня. Вы норовите вырваться из клетки, которую ваш род построил для вас, но, убегая, вы попадаете в другой плен, сбежать из которого будет намного труднее. Вы можете понять образ мыслей Золотого Императора.
Элиан прикоснулась к нему, потому что хотела сделать это, потому что не могла удержаться. Она почувствовала дрожь под своей рукой, но принц не отстранился.
— Я не преступила закон? — спросила она. — Вам я разрешаю, — сказал он, слегка задыхаясь, и внезапно ослепительно улыбнулся. — Можете дотрагиваться до меня когда захочется.
Это было большой дерзостью и вольностью со стороны высокого принца Асаниана.
— Я вас развращаю, — улыбнулась Элиан. — Смотрите, ваши тени забеспокоились. Что они скажут вашему отцу? — Что я превратился в варвара. Он засмеялся и ответил прикосновением на прикосновение: слегка провел пальцами по ее щеке к подбо родку, следуя линии шрамов. Это было похоже на ледяной огонь, быстрый и пугающий. Он пробежал по ней и мгновенно исчез.
Элиан хотела поймать его руку, но золотой жеребец принца отпрянул в нетерпении, и очарование момента рассеялось. Она не пыталась возродить его. И так было безумием начинать все это.
Больше подобного не повторялось. Она сказала себе, что этого никогда и не было, и заставила себя не жалеть о случившемся. Достаточно было присутствия Илариоса, его красоты и его золотого голоса. Большего ей и не требовалось.
Ранним серым утром, когда в воздухе уже явственно чувствовалось приближение зимы, Элиан бродила по крепости. Она намеревалась отправиться в горы, но затянувшийся дождь заставил даже Бешеного забиться поглубже в конюшню. Мирейн заперся с Халенаном, Вадином и капитанами. Она не знала, как ей распорядиться своей свободой, бесцельно блуждая по коридорам, и тут услышала свое имя. Элиан напрягла слух и остановилась. Судя по говору, беседовали янонцы, люди из королевской свиты, игравшие в кости в караульном помещении.
— Элиан? — задумчиво проговорил один, громыхая костями в кружке и не спеша их выбрасывать. — Красивая девчонка.
— Откуда ты знаешь? — спросил его товарищ. — Она ничего такого не показывала, что выдавало бы в ней женщину.
— Конечно, показывала. Просто надо иметь наметанный глаз.
— У меня острый глаз. И все, что я видел, — это сплошные углы. Если тебе нравятся мальчики, так почему бы тебе не завести себе такого же и не заняться им?
— Но она не мальчик, — заявил первый мужчина. — Если одеть ее как положено, немного подкрасить и повесить побрякушки, то ты получишь нечто заслуживающее внимания.
— Ни за какие деньги. Мне нравятся пухленькие и приятные на вкус. И не с таким острым язычком. Говорят, она умеет ругаться как солдат.
— Несмотря на все это, королю она нравится. Да и многим другим тоже. Ребята в лагере спорили, как долго это будет продолжаться. Я поставил серебряный на то, что еще до конца года он женится на ней.
— Тогда ты потерял свои деньги. Она высокородная, говорят, сестра этого генерала с юга, который носит бороду как истинный мужчина. И в постели, видимо, хороша, раз король так долго держит ее и ничего не меняет. Но он не сделает ее королевой. Не сможет. В Яноне есть такой закон, не забывай: шлюха не может сидеть на троне. — Солдат харкнул и сплюнул. — Вот. Ну как, будешь кидать кости или решил высиживать их?
* * *
Элиан отступила прочь. Ноги ее ослабели и подкашивались, и она ничего не видела вокруг. Она прошла мимо Илариоса, не узнав его. Когда принц Окликнул ее, она остановилась, потеряв волю к передвижению.
— Госпожа, — сказал он, и Элиан почувствовала вкус его тревоги, соленый как слезы. — Госпожа, вы заболели?
— Нет, — ответила она, — нет, все в порядке. Его рука чрезвычайно осмелела и обвила плечи Элиан. Она позволила ему увести себя, ей было безразлично куда. Так Элиан оказалась в его комнате, которую он выбрал для себя в главной башне. Для охранников помещения здесь не было, и волей-неволей им пришлось остаться за дверями. В комнате пахло цветами. Элиан увидела венок из шиповника, последнего шиповника этого лета, золотого и огненно-красного; поправляя поникшие головки, она исколола все пальцы, но пьянящий аромат стоил этой боли.
