Когда я закончил обряд, дверь приоткрылась и вошел Саргант.
— Готово?
— Почти. — Я встал и пошел к дверям, не оглядываясь, явно стремясь выбраться на улицу. Он не должен знать, что я что-то узнал — Я пришлю повозку за телом Он умер в этой комнате?
— Да. Обычно он в общей спал, со всеми, а вчера вернулся поздно и при деньгах, да и спросил себе отдельную комнату. От него разило выпивкой, он колбасы где-то достал, бурдюк вина для подружки прихватил. Ну, значит, они пили до одиннадцатого колокола, а потом он спать завалился. А к утру вон, холодный уже. «Ешь, говорит, пей и веселись, ибо завтра мы умрем». Это он мне вчера сказал. Вишь ты, прав оказался.
Я пристально посмотрел на него. Знал ли Рейнольд, что умрет, что кто-то собирается его убить? А если знал, почему смирился с этим, а не сражался за жизнь? Неужели прозябание на улицах так унизило его, что он даже не мог сопротивляться убийце? Или была иная причина? Мне надо было получить больше сведений о том, как и чем жил Рейнольд в последнее время, и я знал, что из Сарганта я ничего не вытрясу.
— Подружка Рейнольда… как ее имя?
— Луиза. Так, мелкая бретонская крыса Почти каждый вечер здесь. Они крутили любовь. Хотели вчера вместе ночевать, но я не позволил Я такого поведения не потерплю, не в моем доме.
Нет, конечно, не потерпишь. Берешь деньги у нищих за ночлег в этой убогой халупе, да еще и запрещаешь им все, что может их хоть на минуту сделать счастливее, даже такую малость, как тепло заботы другого человека Я знал слишком многих людей, подобных Сарганту Мидденхейм был полон ими Мы почти дошли до «парадной» двери ночлежки, когда я заметил нечто, весьма меня удивившее.
— У вас черная повязка. Вы в трауре? Здоровяк посмотрел вниз на руку, при этом он казался удивленным не меньше меня.
— Да.
— По Рейнольду?
— Да что вы! Из-за старого пьяницы? — Он усмехнулся. — Графиня же умерла.
Он повернулся и ушел обратно, в убогую темноту своих владений. Я проводил его взглядом, потом развернулся к скопищу нищих и попрошаек около двери. Один из них поднял на меня глаза, и я перехватил его взгляд. Он судорожно вздрогнул, как мышь, пойманная совой.
— Только не убегай Я ищу Луизу.
На это ушли пара монет и два часа Меня вели многими закоулками и дворами дешевых забегаловок города, я пробирался через нищенские лазы в заброшенных подвалах и переходил осушенные пруды — но, в конце концов, мы нашли ее Кожа да кости, завернутые в тряпье, грелись у жаровни рядом со сторожевым постом у руин Южных Ворот. Она взглянула на нас, когда мы подошли, и узнала моего проводника На ее лице запеклась кровь, оно было одним большим синяком. Я склонился над ней.
— Кто это с тобой так?
— Мужики — Слово звучало тонко и невнятно, возможно, из-за ее бретонского акцента, а может, из-за порванной губы. Трудно сказать. Я осознал, что не могу определить ее возраст: ей могло быть двадцать, тридцать, даже пятьдесят лет. Уличный народ быстро стареет, дождь, снег и дешевое вино не пожалели и эту женщину.
— Что за мужики?
— Мужики, которые слышали мой голос, сказали, что я шпионка, я убила графиню. Тупое мужичье, разрази их, Госпожа! А ты кто такой, чтобы меня расспрашивать?
Она уставилась на меня серыми глазами, и я вспомнил другую женщину. Но та была блондинкой, и в ее лице было больше жизни и радости. Ее звали Филомена, я любил ее… и не видел ее вот уже восемь лет. Молчание. Я вспомнил, что Луиза задала мне вопрос.
— Я был другом Рейнольда, — сказал я, и она отвернулась, ссутулившись. Я не стал ее утешать: в ее жизни осталось так мало, что я чувствовал себя обязанным оставить ей хотя бы ее печаль. По крайней мере, не я первый принес ей скорбную новость. Прошла долгая минута, и она вновь обернулась ко мне. Слезы пробороздили дорожки в грязи на ее лице.
— Ты же жрец, ты похоронишь его, правда?
— Я позабочусь о нем. — Похоже, ответ ее успокоил. — Луиза, был кто-нибудь, кто ненавидел Рейнольда?
— Ненавидел? — Ее взгляд был пустым. Я попробовал зайти с другой стороны.
— Что Рейнольд делал вчера? Он работал? Луиза утерлась грязным рукавом.
— Не получил он работы. Ходил искать, но не нашел.
— И чем он тогда занимался?
— Ну, с утра на Венденбане попрошайничал. — Я кивнул: по этой улице часто ходил торговый люд, и многие раздавали милостыню в надежде, что это принесет им удачу. — Ко второму колоколу вернулся, напуганный был какой-то.
— Напуганный?
— Человека увидел. Рейнер сказал, человек искал его. Не друг. Потом собрался… ушел снова, и он… Он поздно вернулся. — Она перестала говорить. Нет, это явно было не все. Что-то она от меня скрывала, что-то очень важное, потому что она сильно нервничала из-за моих вопросов. Я знал, как с этим справиться: сначала перевести разговор на какой-нибудь посторонний предмет, помочь собеседнику успокоиться и вернуться к его секрету позже.
— Луиза, ты знаешь, что это был за человек, который искал Рейнольда? Он рассказал тебе что-либо о своем «не друге»? Она долго молчала, вспоминая прошлый вечер.
— С запада. Из Мариенбурга. Из прошлых дней, так Рейнер сказал. Называл его Червем.
Червь, он же Клаус Грубхеймер. Я помнил его. Странно: как бы сильно мы ни пытались отречься от своего прошлого, поставить на нем крест и уйти в новую жизнь, оно все равно рядом с нами, стоит сзади нас и ждет момента, чтобы похлопать по плечу или воткнуть клинок в спину. Десять или одиннадцать лет назад молодой купец с имперским именем и бретонским акцентом прибыл в Мидденхейм с кучей идей и разрешением на торговлю травами из Лорена. Пока я жал ему руку и говорил о грядущих прибылях, партнерстве и взаимопомощи, Рейнольд вскрыл его замки, скопировал его бумаги, украл образцы товаров. Потом мы подбросили ему немного Черного Лотоса и навели на торговца городскую Стражу. Я тогда поспорил с Рейнольдом на пять крон, что голова Клауса окажется на пике стражника, прежде чем он успеет бежать из города. Рейнольд выиграл пари. Это был последний раз, когда мы слышали о Грубхеймере. До вчерашнего дня.
Но Грубхеймер ли убил Рейнольда? И если так, то не ищет ли теперь мариенбургский купец Дитера Броссмана? И как насчет Яна Северянина и Трехпалого Каспара, тоже работавших тогда на меня? Я их не видел долгие годы. Возможно, они уже мертвы. Ледяные пальцы панического страха сжали мои плечи. Успокойся, сказал я себе, успокойся. Но все равно, мои старые инстинкты, когда-то погребенные под жреческим образом жизни, во всю глотку кричали, что если Грубхеймер вернулся в город, то лишь с одной целью. Отомстить. Мне нужно было время, чтобы все обдумать, но, поскольку Рейнольд был уже мертв, времени у меня не было.
