В Мидденхейм поздно приходит весна. Земля Парка Морра остается промерзшей долгие месяцы. Копать могилы в таких условиях нелегко, и мы приветствовали любой повод для отдыха, хотя впереди нас ожидало куда больше работы. Графиня София Альтдорфская, придворная дама и Имперский Полномочный Представитель в Мидденхейме, бывшая жена дофина Бретонии, красавица, светская дама, дипломат, покровительница сирот и убогих была убита в своей постели. Мы ощущали больше чем скорбь по поводу ее смерти. Мы были жрецами Морра, Бога Смерти. Нам выдалась нелегкая неделя.
Переглянувшись, мы сложили инструменты в кучу и отправились мимо рядов надгробий к Храму Морра, что стоял в центре парка, заставленный строительными лесами, словно израненный воин, замотанный бинтами. Через парк шли люди, по одному или парами, сотни людей направлялись к Храму, как и мы. Некоторые из них плакали.
Недавний пожар спалил Храм чуть не дотла, но подземный Факториум и катакомбы, где упокаивались тела зажиточных людей, остались целыми и невредимыми. Все мидденхеймские жрецы Морра — четыре человека да еще один из Храма Шаллайи, помогавший нам до тех пор, пока не прибудет замена погибшим на пожаре жрецам, — собрались в сумраке Факториума, ритуального помещения, где усопшие подготавливались к погребению, кремации или долгому падению со Скалы Вздохов. Трупы лежали на двух гранитных плитах, а вход в погребальный зал выглядел черным и заповедным, как врата Подземного Царства. Комнату наполнял запах мертвых тел, бальзамирующих масел и напряжения.
Отец Ральф медленно спустился по лестнице, ведущей в Факториум, шумно прочищая глотку. Цепь Верховного Жреца тяжким грузом висела на его шее; посмотрев на нас, он дотронулся до нее пальцами. Приближаясь к шестидесяти годам и страдая от жестокого артрита, он никогда не стремился подняться так высоко, не ожидал этого, и эта работа не доставляла ему видимого удовольствия. Других кандидатов просто не было. Остались либо слишком молодые жрецы, либо слишком неопытные, либо я. Но я не нравился ему. Это было закономерно: я никому не нравился. Порою даже самому себе.
— Буду краток, — начал он. — Я уверен, что всех нас потрясла смерть графини Софии. Но работа Храма заключается в том, чтобы обеспечивать людям моральную и духовную поддержку во времена, подобные нынешнему. Мы должны быть сильны, и люди должны видеть, что мы сильны. — Он прервался, откашлялся и подвел итог. — Я лично провожу графиню в последний путь. Питер, Вольмар и Олаф, вы останетесь в храме. Будет приходить много скорбящих, им потребуются ваше присутствие и участие Остальные должны заниматься повседневной работой.
— Остальных двое, — сказал я и указал на себя и брата Якоба. — А убийство графини не остановит простых людей — как умирали, так и будут умирать.
Отец Ральф воззрился на меня слезящимися глазами.
— Да, настали трудные времена, брат Возможно, если бы ты не спалил храм, твоя работа была бы легче.
Я подумал, а не напомнить ли ему, что спалил я его отчасти для спасения его жизни, но это показалось мне плохой идеей. Не сегодня, не при таком настроении. Ральфу, может, и не хватало опыта в улаживании некоторых вопросов, но он остро желал показать, на что способен, как глава Храма, он хотел, чтобы его власть и авторитет почувствовали. Я вполне подходил для этих целей, так что пусть все идет своим чередом.
— Итак, нам с братом Якобом можно возвращаться к могиле, или есть более насущные дела для нас?
— Якоб закончит могилу. Что до тебя, то из ночлежки Сарганта, что в Альтквартире, пришла весточка — там умер какой-то нищий пьянчуга. У тебя вроде бы пристрастие к таким людям, разберись с телом. Да, и прошу тебя, не делай из мухи дракона. У нас есть дела поважнее.
Я подождал, пока остальные жрецы выйдут из Факториума навстречу солнечным лучам и толпе скорбящих и плакальщиков. Якоб тоже поотстал от основной процессии. Я почувствовал жалость к нему. Он был в храме всего несколько месяцев, и все те подвижки, которые произошли здесь после гибели Циммермана, выбили его из колеи А только произошло что-то по-настоящему значительное, как его посылают рыть могилы вместо того, чтобы позволить помочь в обрядах.
— Почему мы? — спросил он с горечью в голосе.
— Потому что ты молодой, а меня не любят, И ни один из нас не справится с непосильной задачей утешить скорбящих. Отправляйся к могиле. Тебе лучше закончить ее, пока солнце припекает.
Он посмотрел на меня с любопытством.
— А что отец Ральф имел в виду, когда говорил, что у тебя пристрастие к нищим?
— Иди и копай.
Я шел извилистыми улочками древнего города в сторону Альтквартира и размышлял над вопросом Якоба. Действительно ли я заботился именно о нищих? Нет. О тех, кто умирает в одиночестве, о тех, кого некому оплакать, о тех, чья смерть не волнует никого Это те люди, о которых забочусь я. Кто-то должен это делать: если до кончины никому не было дела до человека, тогда я проявлю посильное участие в его судьбе после этого. Люди часто проявляют лучшие стороны своей личности в смерти, утрачивая все свои непоколебимые при жизни привычки, становясь спокойными и мирными. В таком состоянии человека гораздо сложнее возненавидеть. Кроме всего прочего, это моя работа. И если она сталкивает меня с необъяснимыми смертями, я считаю своим долгом разузнать о них все, что возможно. Помимо удовлетворения профессионального интереса, это прекрасный способ убить время — мои немногочисленные друзья знают об этом.
Город захлестывали волны слухов и новостей, связанных со смертью графини Люди видели мою рясу и останавливали, чтобы поделиться своей печалью. Казалось, у каждого в Мидденхейме от мала до велика было что сказать о графине: кто-то возносил хвалу ее доброте, кто-то вспоминал о ее любовных приключениях, один красноречиво воспевал ее блестящий ум, другой ограничивался охами и сетованиями на разгул преступности Я обращал внимание, что только люди выносят свою скорбь вовне. Эльфы, гномы и халфлинги кажутся более замкнутыми — ну, да их никогда не было в Мидденхейме много, так что я мог и заблуждаться на этот счет. Рынки работали как обычно, но уличные артисты словно вымерли: жонглеры, гномы-борцы, фокусники с их балаганной магией не осмеливались отвлечь горожан от всеобщей беды. Город был оживлен больше, чем в любой день со времени последнего карнавала, но при этом непривычно подавлен.
Все разговоры на улице были об убийстве: кто поработал — грабитель или наемный убийца? Если верно последнее, то кого винить? Большинство людей, придерживавшихся той или иной теории, сходилось в одном — так или иначе, но за всем этим стоят бретонцы. Смерть графини развязала руки дофину Бретонии, который мог теперь еще раз жениться. Кроме этого, графиню чрезвычайно любили на родине и стар и млад. Между Империей и Бретонией существовало немало противоречий, а за последние месяцы ситуация сложилась просто критическая. И не было лучшего повода для того, чтобы вдохновить армию на вторжение, чем убийство человека, пользующегося всенародной любовью, особенно на землях потенциально враждебного государства. Двойную выгоду получают те, кому живая графиня могла помешать в делах личного или внутригосударственного характера. Были и другие теории. Одна версия, например, называла убийство делом рук мутантов, — еще свежа была в памяти история с нападением их банды на Войско Храмовников; другая рассказывала о тайном проникновении в покои графини мифических ассасинов — скавенов, воспользовавшихся сетью длинных туннелей под городом. Я слышал эти и другие идеи и позволял им стекать с меня, как дождевая вода стекает с гранитных стен города. Это была всего лишь очередная смерть, и ничто больше меня не волновало.
