И ещё есть одна важная причина, что тут ей оставаться нельзя. Она беременна! Ей не дождаться Игоря, это ясно! Ну, а если "гора не идет к Магомету, то Магомет идёт к горе!"
Так что сегодня всё решилось. Её уже уволили, хотя все, включая даже врачей, чуть ли до слёз не довели, уговаривая, её остаться. Если бы это зависело от неё! Она бы и в мыслях не уехала с Крыма. Она, кажется, полюбила этот край. Но это всё нюансы! Главное то, что она уезжает не одна. Теперь, ей не надо торопиться. Она поедет поездом, заедет погос-тить к маме на Урал, а потом уедет в Казахстан. Сейчас октябрь, в России ещё тепло, так что можно с недельку побыть дома. Неделю назад она отправила багажом, на имя мужа, свой огромный черный чемодан с вещами, книгами, письмами и фотографиями. Пока это всё её приданое. Оставшиеся вещи Ника стала складывать в большую дорожную сумку. Она заканчивала возиться, когда вдруг из кармана старого халата выпало помятое пись-мо. Она подняла его, раскрыла, и медленно прочитала:
— Здравствуй, мой дорогой, любимый Стриж!
Ника закрыла глаза. Она выучила это письмо почти наизусть. Два месяца назад его переслала ей мама. И лишь тогда Ника узнала о себе ещё одну правду. Несмотря ни на что, она остается и будет оставаться в душе той же маленькой босоногой девочкой, что и прежде, и той-же голенастой девушкой-подростком, и той- же восемнадцатилетней девуш-кой, или даже сейчас, замужней женщиной у которой есть муж, но…
Но даже если она когда-то станет старой и некрасивой женщиной, она всегда, всю свою жизнь, всё равно будет ждать этих писем, которые будут начинаться словами:
— Здравствуй, мой дорогой, любимый Стриж!
Я прошу у тебя прощения за всё, что мог сделать во вред твоей судьбе, во вред нашей любви. Но прости меня, я не мог обещать тебе ничего, так как я, прежде всего человек во-енный. Я мог бы жениться на тебе, но ты бы узнала, что я не могу быть рядом с тобой. Я не хотел фальши, ты слишком мне дорога. У нас с тобой могли бы быть дети, но носили бы они моё имя? Вот вторая моя причина…
И я бы много привёл тебе веских аргументов, и ты, в конце концов, согласилась бы со мной…
Нет! Я не тот, кто нужен тебе. Ты говорила мне о еде, носках и постели, которые нуж-ны любой женщине, что бы почувствовать себя именно женщиной! И, прежде всего, люби-мой женщиной!
Ты права! Ты хранительница очага! Прости, я скатываюсь до банальностей, но пойми!
Может, этого ничего не было бы у тебя, если бы я встал на твоем пути! В конце концов, ты просто возненавидела бы меня, а я не могу этого допустить. Я любил тебя всю жизнь, с самого детства! Я люблю тебя сейчас ещё больше. Я знаю, что только с тобой я получил именно то счастье, именуемое этим странным словом — любовь! И это чувство ещё больше укоренилось в моем сердце.
Прощай любимая!
Прости ещё раз, и пойми меня.
Твой навсегда, Володя.
Ника читала, или вернее нашептывала письмо словно поэму, закрыв глаза и раскачи-ваясь в ритм строк. Если он так пишет, значит, он прав. Он тысячу раз прав! Только не прав он в одном! У них будут дети, и пусть чья угодно будет у них фамилия, но это его ре-бенок бьется у неё под сердцем. Она это знает!
И пусть Володя больше никогда не появится в её жизни. Пусть! Видно так уготовано ей судьбой. Но его семя засеяно в благодатную почву, и дай Бог, что бы оно дало прекрасный урожай! Дай то Бог!
Девчонки провожали Нику шумной толпой. Они бежали по перрону вслед за медлен-но движущимся вагоном и что-то кричали, махали руками и показывали пальцами "пи-ши", а в глазах у них стояли слёзы. А может это у Ники на глазах эти непрошенные гос-ти, делающие лица девчат туманными и размытыми.
— Ну, ещё бы не плакать! Вон сколько подружек осталось, хоть обратно выскакивай.
Шутливо произнёс пожилой мужчина, сосед по купе, деловито, по-хозяйски располагаясь на нижней полке, напротив Ники.
Она улыбнулась сквозь слёзы. Да! И эта пора закончилась, она знает об этом. Время не-умолимо, и обратно не выскочить из поезда, чтобы догнать то, что уже кануло в прошлое.
Приехала Ника домой к маме глубокой ночью. Таксист, разбитной малый, невысокого росточка, но довольно крепкий и накачанный силой, словно играючи вытащил из багаж-ника большую кожаную сумку, поднёс её к воротам и, слушая, как беснуется и заходится в лае собака, весело сказал:
— Видимо вас здесь не ждут!
— Ошибаетесь, меня здесь ждут всегда! — в тон ему отозвалась Ника, перекидывая не- терпеливо на плечо маленькую модную сумочку.
— Подумайте! А то, может, ко мне махнем! — всё также весело предложил таксист, но Ника, улыбнувшись, покачала головой.
— Ну, пока!
Машина лихо, со свистом развернулась и умчалась прочь, оставив в ночи лишь едкий за-пах выхлопного газа. Девушка открыла ставни и постучала в окно.
— Кто там? — лицо матери показалось в темном проёме, и Ника радостно взмахнув ру-кой, закричала:- Мама, это я!
Мария ахнула, и лицо её исчезло за занавеской.
Мама была одна. Студентки — квартирантки, которых она пускала на квартиру за не-большую плату, разъехались на выходные дни по домам, и этому Ника была даже рада, что никто не мешает им. Они сидели друг против друга, взволнованные встречей, увле-ченные разговором, и, глядя на них можно было сразу и безошибочно определить, что это были мать с дочерью. Те же черные дуги бровей, тонкий прямой нос, худощавое лицо с ост-рым подбородком, образующее характерный треугольник, обрамляет короткая стрижка иссиня черных волос. Но, самое примечательное, глаза этих двух женщин, черные, блес-тящие, обрамленные тонкими длинными ресницами.
— Дочь, а ты похорошела! — проговорила Мария, отметив про себя, что морской климат явно шел на пользу дочери. — А может, это всё замужество влияет так благотворно на тебя?
Мария улыбнулась загадочно, окидывая внимательным взглядом стройную фигурку своей дочери. Та покраснела, поднявшись с дивана, подошла к газовой плите, и поста-вила на огонь чайник.
— Попьем чаю! — предложила она.
— Ну вот, пожалуйста! Совсем памяти нет! Надо было давно чайник поставить, так ведь нет, сижу и лясы точу! — засуетилась Мария, смахивая со стола невидимые крошки.
— Старая становлюсь, многое забывать стала! — жаловалась она. — Порой иду к курам и забуду, куда и зачем я шла. Приходится опять поворачивать обратно и весь путь проде-лывать заново.
— Ты ещё молода и красива! — смеялась Ника, и Мария, как все женщины, излившие свои горести и печали, начинала тоже весело смеяться, тут же ловко управляясь с чашка-ми, блюдцами и вареньем из лесной земляники.
А потом они пили чай, и Мария опять рассказывала что-то о курах, и о бесстыжем петухе Гришке. Она заливисто смеялась, поправляя грубыми от работы пальцами седую прядь волос, упавшую на лицо. Ника смотрела на мать, смеялась в ответ, а сама всё думала, сказать ей о беременности или нет?
