— Вы играете словами, — ответил граф, — Да, Бог повсюду, но это не дает вам права объявлять им какую-то девку.
Ученый бросил на него гневный взгляд.
— Я попрошу вас воздержаться от подобных оскорблений, милорд. Помимо того, что оскорблять женщину за глаза недостойно безотносительно ее божественности, как верный слуга Госпожи, я обязан заступиться за ее честь, в том числе и с оружием в руках.
Карстмеер развел руками.
— Туше. Признаю определенную справедливость ваших слов. И тем не менее, вы не убедили меня.
Сейчас нужно было перейти на ключевую позицию. Килиан постарался сделать это максимально аккуратно, — хотя не сомневался, что опытный интриган с легкостью заметил бы «сварочный шов» в линии беседы.
— Вы знаете, граф, я никогда не был особенно верующим человеком.
Такое начало слегка сбило с толку аристократа, только что спорившего с ним о Боге. Псионик же тем временем продолжал:
— Несомненно, я признаю роль святой веры в нашей с вами жизни. Но простите, я ученый. Первична для меня не вера, а знание. И потому признаю я божественность Ильмадики, что ее можно доказать экспериментально, — тогда как обратного до сих пор никому не удалось.
Глаза графа опасно сузились.
— Вы смеетесь надо мной, барон? О каких экспериментах может идти речь, когда мы говорим о Боге?
— О самых простых и очевидных. Бог всемогущ, разве не так? И не даст пропасть тем, кто несет Божию волю.
В руках солдат появилось оружие, стоило юноше сунуть руку в сумку. Да, кого попало граф в свою свиту не брал. Дойди дело до драки, туго бы ему пришлось, несмотря на всю его магию. Так что пистолет Килиан доставал предельно аккуратно, держа за ствол.
После чего протянул Карстмееру.
— Возьмите, граф. Возьмите и выстрелите в меня из него.
Воцарилась тишина. Солдаты ошарашенно переваривали такое предложение. Леди Селеста прижала руки ко рту и смотрела круглыми от испуга глазами.
Её отец же явственно колебался.
— Если я после этого умру, — продолжал Килиан, — Значит, я ошибался, и ваше дело правое. Что до последствий моей смерти, не беспокойтесь: у вас достаточно свидетелей, что это было мое решение… Вот только я знаю, что не умру. Я несу волю Божию, и Она защитит меня.
Приняв пистолет, граф внимательно осмотрел его. Кремень. Взводной механизм. Порох. Пулю. Сомнения читались на его лице невооруженным взглядом. Пистолет был абсолютно рабочий, но Карстмеер явно догадывался, что должен быть какой-то подвох.
Наконец, он отбросил оружие в сторону.
— А если я выстрелю из своего пистолета? — спросил он, — Вы будете столь же уверены?
И испытующе уставился на лицо ученого, ища признаки лжи или паники. Он считал, что Килиан смухлевал с пистолетом.
Вот только на самом деле он смухлевал кое-с чем другим.
— Стреляйте, милорд, — улыбнулся чародей.
Несмотря на уверенность в собственной магии, ему пришлось призвать на помощь весь свой актерский талант, чтобы сохранить видимость невозмутимости, глядя в черный зрачок смерти. Управление квантовой неопределенностью, магия хаоса и случайности выручала его не раз и не два.
Выручила и на этот раз.
Вместо грохота пороха послышался глухой щелчок. Пистолет дал осечку. И снова. И снова.
Прекратив бесплодные попытки, Картсмеер стал внимательно осматривать свое оружие. Высыпав пулю и порох, он попробовал перезарядить его с нуля. Сменил кремень.
И все это время его люди, включая леди Селесту, пораженным взглядом смотрели на Килиана. Граф все еще сомневался, но другие поверили его игре. Да и люди на стене, ученый не сомневался, наблюдали и гадали, что происходит.
Пусть слухи множатся.
Новая попытка выстрела — и снова осечка. Одинаковых триггеров вероятности Килиан заранее заготовил аж десять штук (что весьма недешево ему обошлось).
Карстмеер сдался на седьмом.
— Пальните теперь в воздух, милорд, — посоветовал ученый, — Для полной ясности.
Условием срабатывания триггера был выстрел, нацеленный на него, поэтому на этот раз пистолет вполне успешно реабилитировался.
— Убедились?
— Это какое-то колдовство? — спросил граф.
В общем-то, он был абсолютно прав. Это было какое-то колдовство. Но в голосе его звучала неуверенность. Он сам сомневался в сказанном. А значит, этот ход был за Килианом.
— Нет, это не колдовство. Неужели вы до сих пор не верите, милорд? Неужели так сложно принять факты? Что еще я должен сделать, чтобы вы убедились: я несу волю Божию? Я спас вашу дочь. Вы шесть раз выстрелили в меня в упор, но Провидение защитило меня. Этого мало? Так испытайте меня!
История знала великое множество ордалий, испытаний, долженствующих определить волю Божию, — что, фактически, предлагал сейчас ученый. Это был самый рискованный момент: к примеру, испытание огнем он с большой долей вероятности не прошел бы, а испытание водой вообще не предполагало возможности успешно его пройти. Однако, Килиан был почти уверен в том, что выберет Карстмеер.
Ведь граф был воином, а не палачом.
— За много лет я познал одну мудрость, — медленно заговорил он, — Слова могут врать. Кровь может врать. Даже поступки могут врать. Но сталь… Сталь врать не может. Вы или благородны, или притворяетесь таким, барон Реммен. Узнать это мы можем лишь одним способом.
Одним движением он извлек меч из ножен.
— Я вызываю вас на поединок. Здесь и сейчас. И пусть Бог рассудит, кто из нас прав.
Килиан улыбнулся и с негромким щелчком захлопнул забрало шлема.
— Как пожелаете, милорд, как пожелаете.
Он едва успел принять боевую трансформацию, прежде чем граф бросился в атаку. Ученый понимал, что не может себе позволить открыто использовать магию: это разрушило бы миф о защитившем его божественном провидении. Не мог он и засветить свою рожу в трансформации из-за ее чрезмерной демоничности. Для того во многом и обзавелся закрытым шлемом перед этим походом.
Карстмеер определенно владел оружием гораздо лучше его. Только за счет повышенной скорости реакции Килиан, постоянно отступая назад, успевал уклоняться от ударов или парировать их. В этот раз ученый сражался одним клинком: парные шпаги могли помочь запутать неопытного врага или направить электрический разряд, но против обученного фехтовальщика скорее мешали.
Раз-два-три, раз-два-три. Ритм ударов чем-то напоминал танец. И пока этот ритм поддерживался, на стороне графа сохранялось преимущество.
Поэтому, улучив момент между очередными «три» и «раз», Килиан попытался набросить на противника свой плащ. Разумеется, Карстмеер отразил снаряд лезвием меча, но в его натиске образовалась микроскопическая пауза, — которой ученый воспользовался, чтобы самому атаковать.
Подвело его то, что техника фехтования, которой обучали в Университете, рассчитана была на бездоспешный бой. Острие шпаги скользнуло по наплечнику, не причинив никому вреда. Граф же одним стремительным движением ушел в сторону, — за пределы сузившегося из-за шлема поля зрения.
В последний момент Килиан успел сместиться навстречу следующему удару, получив вместо разрубленной ключицы лишь звон в ушах.
Ученый махнул шпагой вслепую, пытаясь защититься от новых ударов, но его клинок лишь бесполезно рассек воздух. Меч графа обагрился кровью: прорубив куртку и кольчугу, он оставил болезненную рану на груди Килиана.
Рухнув на землю, псионик откатился в сторону, — как раз вовремя, чтобы избежать добивающего удара. А затем он сделал то, чего никогда не позволил бы себе в поединке урожденный аристократ.
Подставил противнику подножку.
К чести Карстмеера, он рухнул лишь на одно колено, — и то, скорее от неожиданности. Но вцепившись в меч, как в дополнительную опору, он не смог вовремя выдернуть его из земли. У Килиана было секунды три, чтобы развить преимущество.
Целых три.
Со всей скоростью боевой трансформации адепт бросился на своего противника, врезаясь корпусом ему в грудь и сбивая с ног. Карстмеер пытался сопротивляться, но в борьбе он был явно не столь хорош, как в фехтовании. Прижав его к земле, Килиан приставил ему к горлу острие шпаги, заставив показаться капельку крови…
