Несколько минут я просто не могла говорить, боясь разреветься. Так жалко было мне эту сухую одинокую старуху. Я еще больше стала уважать ее за стойкость и несгибаемость. Но жалость была превыше всего, и я тихонько спросила:
-- Ваше сиятельство, после смерти Карлотты прошло уже больше десяти лет, а вы все никак не можете залечить рану в своем сердце. Правильно ли это?
-- Такие раны не лечатся.
– Ее нельзя вылечить полностью… Но рана уже могла бы зарубцеваться, а ваша все еще кровоточит.
Графиня как будто бы уже стеснялась своих откровений и сидела за столом вполоборота ко мне, неотрывно глядя на игру огня в камине. Пауза была длительная, но потом она спросила:
-- И как, по-вашему, можно залечить рану?
-- Простите, что я полезла с непрошенными советами…
-- Говорите, баронесса Нордман.
Я собралась с духом и ответила:
-- Далеко не все девушки вышли замуж. Многих отправят в монастырь. А ведь служение Господу должно идти от сердца. Вы могли бы удочерить кого-то из них и спасти христианскую душу от ненависти к миру и жизни.
– Вы предлагаете мне разбавить кровь графской ветви Роттерхан? – в голосе ее звучали горечь и раздражение.
– Знаете, ваше сиятельство, я думаю, что родство по крови не самое главное в этой жизни. Гораздо важнее родство по духу.
Мы обе помолчали, а потом я тихо добавила:
– Ведь Ангела – моя родная кровь. Но вы сами видели, госпожа графиня…
Больше в комнате не прозвучало ни слова. Через несколько минут графиня жестом отпустила меня. И я ушла, ругая себя за длинный язык и за то, что полезла не в свое дело: «Зачем я сунулась ее поучать? Только душу бедной старухе растревожила!».
***
Пожалуй, я уже начала привыкать к мысли, что вместо Анжелы и Лизелотты каждое утро вижу в своей постели молодого красивого парня. Муж по-прежнему держался вежливо и слегка отстраненно, за что я была ему бесконечно благодарна: любовные игрища сейчас интересовали меня в последнюю очередь.
К завтраку хозяйка дома не вышла, и мы поели в полной тишине.
Во дворе меня ожидал домик на полозьях с графскими гербами на дверце. Стелился дымок из невысокой трубы. Бородатый кучер в тулупе подтягивал какие-то ремешки на упряжке коней. Муж распахнул мне дверцу и сказал:
-- Мы торопимся и поедем быстро, пока не догоним обоз графа.
В нашем собственном обозе, кроме моей кибитки, было шесть телег и всего девять человек, включая барона и меня. Две из этих телег везли мои сундуки.
Внутри домик оказался гораздо уютнее, чем тот, в котором мы с сестрой ехали в столицу. Самое забавное, что я даже обнаружила некое подобие туалета: в самом конце находилось то, что сперва я приняла за шкаф. Но это был не шкаф: за дверцами прятался деревянный «трон», из которого все падало и выливалось прямо на дорогу. Чтобы через это отверстие не попадал холодный воздух, трон плотно закрывался лаковой деревянной крышкой. Я поулыбалась над чудесами местной техники, но все же это оказалось гораздо удобнее, чем останавливать кибитку и искать укромное место на заснеженной обочине.
В домике графини даже было окно с двойным остеклением. Сквозь него я пронаблюдала, как ловко мой муж запрыгнул на массивного вороного коня с гривой, заплетенной в косы, роскошным хвостом и мохнатыми ногами. Надо отдать ему должное, смотрелся он на этом жеребце великолепно.
Барон громко скомандовал: “Поехали!”. И началось наше длинное путешествие.
Сама поездка оказалась достаточно скучной. Днем была возможность смотреть в окно, и я любовалась или крошечными заплатками деревень, полузанесенными снегом на бескрайних полях, или темной стеной зимнего леса.
К вечеру, когда за окном темнело, я зажигала свечу и читала. В боковом кармане над моей койкой нашлось два печатных томика. Библия, которую я сочла нужным изучить хотя бы поверхностно. И несколько легкомысленный светский роман о пытавшемся завести любовницу молодом мужчине. Сюжет так отчетливо перекликался со знаменитой «Летучей мышью», что я разулыбалась, находя совпадения.
Общий обоз графа Паткуля, в котором мы ехали, был просто гигантский. Где-то впереди волокли возок графини Паткуль, в середине ехала еще одна семейная пара, с которыми я изредка сталкивалась на привалах и вежливо раскланивалась. А уже в самом конце обоза, впереди шести наших телег катился мой возок.
Чаще всего ночлег устраивали прямо на улице. Мужчины разводили костры, коней кутали в попоны, варили кашу в огромных котлах. Была возможность выйти и основательно размяться. Несколько раз ночлеги устраивали в деревнях. Тут я мужа не видела совсем: он уходил с возницами на сеновал. Я с удивлением наблюдала, сколько ему самому приходится работать.
Каждый вечер он тщательно чистил своего красавца жеребца и задавал ему корм. Он колол дрова и чистил снег под площадку для ночлега. Он не брезговал никакой работой и даже помогал в ремонте одной из телег. Чем больше я смотрела, тем больше понимала, что этот самый барон, волей случая доставшийся мне в мужья, не самый плохой вариант и, кажется, весьма достойный человек.
На двенадцатый день пути барон сказал за ужином у костра:
– Если Господь даст хорошую погоду, через два дня мы прибудем в замок графа Паткуля. Там остановимся на два дня: нужно будет дать роздых коням.
Глава 30
Через два дня к вечеру мы прибыли в Партенбург, главный город графства. Жилище графа резко отличалось от королевского. Если королевский дворец когда-то начинался с небольшого замка, который потом достраивали и перестраивали, стараясь по мере роста богатства хозяев придать ему торжественный стиль и парадность, то дворец графа Паткуля изначально строился дворцом, а не защитным сооружением. Никаких нелепых надстроек и несимметричных башен. Архитектурно грамотный ансамбль.
Пять этажей дворца светились высокими, округлыми вверху окнами дружелюбно и открыто. Заснеженный парк встречал нас теплым светом фонарей, а чуть ниже, под холмом, на котором вольготно раскинулся графский дом, расположился двух-трехэтажный город. Благодаря свежевыпавшему снегу и ярким огонькам в окнах он выглядел как рождественская открытка – умилительно старинным и очаровательным.
Все телеги и повозки сразу же отгоняли на задний двор к хозпостройкам. У широкого крыльца высадился сам Иоган Паткуль с молодой женой и ее компаньонкой и гости: супружеская пара – барон Эрик Обер со своей женой и я с мужем. Еще четверо гостей были без пар – сослуживцы и вассалы графа, которые возвращались домой к семьям: детям и женам.
В просторном теплом холле, где слуги почтительно выстроились двумя длиннющими рядами слева и справа от входа, графа ждала его мать, вдовствующая графиня Паткуль.
Тот портрет хозяйки замка, который граф носил на груди, похоже, писали лет десять, а то и пятнадцать назад. Вместо аккуратного кружевного чепца на голове графини было сложное атласное сооружение, полностью скрывающее волосы и заложенное многочисленными складками. Полностью закрыты были даже уши, а вместо сережек на краях головного убора у щек висели какие-то тяжелые украшения. Сильно добавилось морщин, да и сами щеки изрядно ввалились, отчего губы казались совсем уж тонкими, а нос в два раза длиннее, чем на старом портрете, но она не выглядела злой, коварной или желчной. Перед нами просто была пожилая дама строгого нрава.
