Бруния плохо себя чувствовала. Ее мучили не только угнетение и разлука с Зигфинном. Что-то происходило в ее теле. Может быть, оно протестовало против плохой еды или непривычно тяжелой работы. Иногда у нее кружилась голова, а ночью она беспокойно металась на лежанке.
Так произошло и сегодня.
Усталое тело молило о сне, но душа не отвечала на эти мольбы. В темноте палатки, которую Бруния делила с тридцатью другими женщинами, слышались тихие всхлипы и стоны. Только сейчас рабыни могли отдаваться своей печали, не вызывая ярости ордынцев.
Бруния испугалась, когда к ней на лежанку кто-то присел. Это была Рахель.
— Ты слишком мало спишь.
— Ты, видимо, тоже. — Бруния отвернулась.
Рахель тихо рассмеялась — немыслимый звук в таком месте.
— Мне нужно мало спать, мало есть и мало говорить.
— Как это возможно?
Рабыня опустила руку на плечо Брунии — ее ладонь была покрыта шрамами, а кожа огрубела.
— За свои тридцать лет я подготовилась к тому, что мы переживаем здесь. Еда, может быть, и плохая, но это еда. Лежанка, может быть, и твердая, но это лежанка. Это больше, чем я имела в твоем возрасте.
Бруния приподнялась на локоть.
— Расскажи мне о своей жизни.
Рахель достала из-под рубашки репу, разломила ее и отдала половину Брунии.
— Я не знаю ни своих родителей, ни родины. Будучи ребенком, я росла в грязном квартале бедняков в Вормсе и всегда крала то, что мне было нужно. Я не обучилась никакому ремеслу, а мое тело не привлекало мужчин в достаточной мере, чтобы его продать. А вот ты…
Бруния перестала жевать, когда ладонь Рахель скользнула по ее голому плечу.
— Что ты имеешь в виду? Рахель горько рассмеялась.
— Из лагеря есть только одна дорога… Хурган подкупает правителей по ту стороны границы, причем не только золотом. Наместники из провинций постоянно приезжают сюда и забирают то, что им нравится.
Полог, закрывавший вход в палатку, отодвинулся, и внутрь заглянул ордынец. Рахель, отвернувшись, проскользнула к своей лежанке.
Бруния старалась не дышать, ожидая, когда стражник уйдет. Слова Рахель крутились у нее в голове. Значит, есть выбор — быть рабыней на поле или рабыней в постели, если ее захочет взять к себе один из наместников.
— Никогда, — решительно прошептала она.
Никогда больше мужчина не будет распоряжаться ее телом против ее воли.
— Не надо так говорить, — прошептал хриплый голос из темноты, и Бруния не сразу заметила, что это не Рахель.
Стройная высокая женщина сидела на краю лежанки. Она была старше других рабынь, и даже в темноте Бруния заметила, что у женщины две пустые глазницы на месте глаз.
— Остерегайся стражников, — предупредила Бруния.
Странная женщина не обратила внимания на эти слова.
— Не нужно говорить, что ты не хочешь отдавать свое тело, чтобы достигнуть того, что тебе нужно. Тело — это твое оружие, твои деньги и твой выбор.
— Оно мое, — раздраженно ответила Бруния, — и я отдам его лишь тому, кто завоевал мое сердце.
Видящая медленно покачала головой.
— А что, если твое тело принесет тебе свободу? Позволит совершить путешествие в Вормс? Увидеться с Зигфинном? Разве это того не стоит?
— Тебе известно о Зигфинне? — опешила Бруния.
— И о многом другом. Я не могу тебе помочь, но могу дать совет, Женщины этого королевства отдавали больше, чтобы получить меньше того, что тебе нужно. Они жертвовали собой ради любви или ради ненависти. Если ты не готова пойти на это, то в твоих жилах течет кровь не бургундской принцессы.
Бруния подумала о Зигфинне, и тоска сжала ее сердце.
— Что же мне делать?
Видящая встала.
— Не опускай глаза и старайся видеть в людях и предметах возможность. Используй их. Ради вас обоих.
— Так, значит, мы с Зигфинном будем вместе? — спросила Бруния, и внезапно судорога сжала ее желудок. Девушку стошнило.
— Я имела в виду не Зигфинна, — ответила Видящая. — Вы оба — это ты.
С этими словами она исчезла, и Бруния не поняла, ушла ли она или просто растворилась в воздухе.
Вы оба — это ты.
Эта мысль не давала Брунии покоя, как и мысли о тошноте и воспоминания о Кальдере. Принцесса провела ладонью по животу, осознав, что Видящая имела в виду.
Путешествие было тяжелым, поскольку из-за ранения Кальдер не мог помогать Данаину. Нельзя сказать, что Исландия встретила их с распростертыми объятиями. Шел дождь, порывы ветра приносили запах гнили, повсюду валялись останки животных, а в воде лежали полузатонувшие корабли. Тем не менее мертвое королевство Хургана вряд ли можно было назвать безжизненным. Зигфинн оказался прав: это было хорошее место для того, чтобы укрыться от воинов Орды, разработать новые планы и дождаться подходящей возможности.
Данаин предложил поселиться в одной из небольших хижин в порту, но Кальдер лишь рассмеялся.
— Нам принадлежит целый остров, так чего же стесняться? Если уж все так плохо, то мы, по крайней мере, можем жить, как короли. — Он указал на замок Изенштайн, выбитый в черной скале.
Данаин поморщился. Ему больше подошла бы простая хижина, но он хорошо знал Кальдера и не стал ему перечить. Его друг предпочитал значимые цели и пышную жизнь.
Два дня они осваивались в замке. Изенштайн произвел на них огромное впечатление своими роскошными залами и узкими запутанными тоннелями, в которых так легко было потеряться. В какой-то момент Кальдер решил, что без слуг будет трудно устроить трапезу в тронном зале, спать в покоях короля и возиться в кухне, поэтому они поселились в небольшой комнате неподалеку от кухни, где раньше жили слуги. Данаин постоянно ловил животных, которые разучились бояться людей, так что у повстанцев не было недостатка ни в еде, ни в дровах. Вскоре Данаин привык к жизни на таком холоде. Какая роскошь — спать всю ночь, не вздрагивая при звуках, которые могут обернуться шагами ордынцев!
Через неделю или две у ворот Изенштайна показались люди. Ночью они увидели огни в замке и пришли сюда, чтобы поприветствовать новоприбывших. Это были последние жители Гёранда, старой столицы Исландии. Раньше там жили тысячи людей, теперь же осталась лишь сотня. Они со страхом и уважением избегали Изенштайна, но приезд повстанцев заставил их изменить свое решение не приближаться к нему.
Долгими вечерами Данаин рассказывал уцелевшим исландцам о королевстве Хургана, кошмарном Фафнире и терроре Орды и слушал последние легенды об истории Исландии. Эйфлинн, старик, чей отец помнил еще прежнее столетие, неспешно говорил, прихлебывая пиво:
