— Свента. Извини за грубость, но ты ведешь себя действительно, как маленькая капризная девчонка. Он же о тебе заботиться!
— И ты туда же?! Я сама за себя могу постоять, — взвилась Свента. Я демонстративно вздохнул.
— Это обязательно надо доказывать всем подряд, ежедневно и ежечасно? Значит, ты боишься…
— Я-а-а-а-а?! Боюсь?! — мне показалось, что я в единое мгновение вдруг стал для нее самым ненавистным врагом.
— Ты. Боишься, — тихо, но с нажимом продолжал я, — Что люди не верят, какая ты сильная и храбрая. И из кожи вон лезешь, чтобы даже последнему бродяге доказать это. А здесь не детские игрушки. Здесь пограничье. Ты, — я ткнул в нее пальцем, — В одиночку справишься с пятеркой лоперских лазутчиков? Только честно. А если тебя — дочь герцога и губернатора провинции лоперцы захватят в плен — это никак не скажется на политике и положении твоего отца? Благополучии твоей семьи, наконец? Если тебе плевать на политику — пожалей мать. Не добавляй ей седых волос своими капризами.
Свента вскочила, зло посмотрела на меня и стремительно помчалась наверх в свою комнату. Ну, и надо оно мне было влезать в это. Опять не сдержался. Пусть бы поиграла еще в капризную девочку. Родители ее явно давно к этому привыкли. Одним скандалом больше, одним — меньше. А теперь, кажется, я потерял хорошего друга. От этих переживаний, мне снова захотелось чего-нибудь съесть, а тут и парни, после тренировки уже умытые и переодетые, составили мне компанию.
— Ребята, а почему мы не выехали утром, как собирались? — спросил я.
— Лорд Рокериан рассказал, что при патрулировании они наткнулись на пять пятерок лоперских лазутчиков. Была стычка, и они едва ушли. Свои леса они как свою руку знают — не первый год патрулируют. Двое воинов были ранены, и командир израсходовал на них два своих лекарских амулета.
— А он не жадный. Это же полугодовое жалование рядового, — чуть не присвистнул я.
— Ага. Мало того. Ты знаешь, почему он так второй комнаты добивался? Одна одноместная ведь была свободна — мог бы занять ее, а людей своих в зале на лавках разместить. А он, оказывается, сам готов был на лавке в зале спать, а их в комнаты поселить. Только вчетвером в одноместной никак было не разместиться. Ну, вот. На тракте они встретили патруль, который направлялся в Сербано и через него передали о вылазке противника. А те им взамен задание сопроводить дилижанс.
— А он не сказал, кого в дилижансе они должны встретить? — было у меня подозрение, что и здесь папенька Свенты подсуетился.
— Никого. Говорит, обычное дело. Когда на границе неспокойно обязательно укрепляют охрану дилижанса пятеркой егерей, а то были случаи, когда лоперцы нападали на пассажиров. Убивали или в плен уводили. Он, кстати, нам рекомендовал тоже дождаться дилижанса и вместе ехать в Сербано. Свента согласилась.
А она может проявлять благоразумие, когда хочет, отметил я.
Дилижанс прибыл около двух часов дня. По расписанию у него здесь была предусмотрена остановка на полтора часа на обед, с тем, чтобы к вечеру прибыть в Сербано. Однако вылазка лоперцев внесла коррективы и в железное расписание дилижанса. Ехать на ночь глядя, было опасно, поэтому решили переночевать на постоялом дворе и в путь отправиться с утра.
Как приехал дилижанс, и расселялись пассажиры, благо вчерашние постояльцы освободили почти все комнаты, я даже не слышал, валяясь на кровати и предаваясь черной меланхолии. Но перед ужином надо было обязательно навестить больных. Я взял свою сумку с лекарскими принадлежностями и, уточнив у парней, где расположились девушки, направился за Кламирой. Услышав на свой осторожный стук рычание, похожее на разрешение, я приоткрыл дверь и заглянул в комнату. Слава Богам, никакие тяжелые предметы в меня не полетели. Но, войдя в комнату и увидев Свенту, сидевшую на кровати вперив тяжелый немигающий взгляд в противоположную стену, мысль поймать головой вазу или кувшин не показалась мне такой уж плохой. Она повернула голову и так глянула на меня, что волосы на голове прямо подпрыгнули. В нем не было ни угрозы, ни ярости, ни любви, ни ненависти… вообще ничего. Таким же пустым и равнодушным взглядом мы регистрируем еще одну пролетающую мимо муху. Не мешает — и Боги с ней, пусть летит. На меня накатила такая тоска, хоть стаей волков вой. Несколько долгих, как жизнь, секунд эта тоска ледяными пальцами скручивала мое нутро где-то в районе солнечного сплетения, но потом вдруг, облив меня напоследок с головы до ног пронзительным холодом, сменилась жаркой волной знаменитой гордости деи Брасеро. Вот ты как?! Ну, и… зяблики с тобой! После такой яростной борьбы противоположностей в моей душе наступил мертвый штиль, какой бывает на море, когда корабль попадает в глаз урагана. Да, вы правы, зеркальной глади океана и близко не было, но ветер стих. Найдя взглядом Кламиру, я показал ей свою лекарскую сумку и кивнул на дверь. Та, умница, быстро схватила такую же, как у меня сумку, нас всех снабдили ими перед практикой, и вышла в коридор.
— Давно она так? — спросил я ее.
— Как вернулась, минут пять походила по комнате, кулаки в ярости сжимая, а потом села вот так и сидит. Не двигается. Ее кто-то обидел? — осторожно спросила Кламира.
— Обидел.
— А кто?
— Я
— ??
— Было дело. Поговорили мы с ней… по душам. Захочет — сама расскажет.
С ранеными все было, слава Богам, в полном порядке. Мы их осмотрели, сняли швы, но на всякий случай еще раз промыли раны и перевязали с заживляющей мазью. Завтра к утру, если дело так пойдет, они будут как огурчики. Мы им даже разрешили самим спуститься к ужину, а то совсем без общества тоскливо.
К ужину Свента не вышла. Я, было, решил — не хочет есть и не надо. Поголодать иногда полезно. Тем не менее, вспомнив, что я будущий лекарь, решил предотвратить возможные негативные последствия голодовки усугубленной стрессом. Поэтому попросил разносчицу отнести Свенте ужин, составленный из ее любимых блюд, прямо ей в комнату, а Кламиру проследить, чтобы та непременно все съела. Попросил только представить дело так, будто сама Кламира позаботилась об этом ужине. Якобы, как травница, она настаивает.
— Но почему бы тебе самому… вы же друзья… и я… не понимаю… — залепетала Кламира.
— Боюсь, что уже нет, — вздохнув, сказал я, — от меня она помощь не примет. Только хуже будет. Я тебя прошу. Сходи, пожалуйста, вон разносчица уже понесла поднос, как бы не завернула ее Свента.
— Ой. Я пошла, — и она поспешила наверх, вслед за обслугой.
Я смотрел на приятную фигурку спешащей девушки с некоторой долей зависти к ее будущему мужу. Не сказать, что у нее были выдающиеся внешние данные — рядом со Свентой она смотрелась, как Селена рядом с Солано. Ростом она была примерно на голову пониже меня. Имела ладно и пропорционально сложенную фигурку. Мягкие и округлые черты лица с ямочками на щеках. Совсем чуть-чуть широковатый рот и теплые кофейного цвета глаза. Это милое лицо обрамляли локоны чуть-чуть вьющихся каштановых волос. От нее так и веяли доброта, забота и какое-то чувство домашнего уюта и умиротворения. С такой женщиной любому мужчине будет хорошо. Разве что любители роковых красоток с бурным южным темпераментом рисковали остаться неудовлетворенными одной из сторон семейной жизни. Однако на всех не угодишь. И вот ведь парадокс пришел мне в голову. Солано — яркое, блистающее и жгучее светило дневное, а Селена неяркое, теплое ночное. А с каким из них поэты связывают любовь, первый поцелуй, свидания, как роковые, так и счастливые, под щебет мелодичный птиц? С Селеной. Вот так.
