Оливер уже собирался сползти с насыпи, но вдруг с удивлением заметил, как расширились глаза зимнего человека. Со смесью тревоги и восхищения Фрост смотрел вниз. Оливер опять пополз наверх, чтобы взглянуть туда еще раз.
Сначала он не заметил ничего необычного.
Но потом увидел лису.
Кицунэ бежала вдоль боковой дорожки, у подножия снежной насыпи, стараясь не попасться на глаза Вирджилу, Гэву и братцам «До» и «После». Когда она оказалась под прикрытием «чероки», ее мех заструился, потек, и вот она уже поднялась во весь рост. Превращение из лисы в женщину произошло так легко, что Оливер даже заморгал, пытаясь сообразить, что же случилось и как это может происходить так естественно. Мгновение назад он видел звериный мех, а в следующее мгновение — плащ на плечах красавицы.
Оглянувшись на Вирджила, который, застегнув молнию, направлялся к своим товарищам, Кицунэ нагнулась и просунула руку в заднюю дверцу джипа. Неуловимым движением перебросила через плечо зачехленное ружье и побежала к насыпи, прямо к тому месту, над которым лежали, притаившись и тайно наблюдая, Оливер с Фростом.
Гэв держал в руке булку с сосиской, с которой капала горчица. Он как раз подносил ее ко рту, собираясь откусить, когда вдруг поднял глаза и увидел, как Кицунэ поднимается на снежную насыпь — так изящно и проворно, словно катится на коньках.
— О боже!.. Вирджил, она просто… Твое ружье! У нее твое ружье!
Не договорив, он вскочил, указывая на насыпь. Остальные тоже заметили Кицунэ. Мистер «До» увидел Оливера. Их глаза встретились. И Оливер вдруг широко улыбнулся. Совершенно непроизвольно.
А потом он вместе с Фростом покатился с насыпи. Кицунэ мгновенно оказалась наверху и стремительно побежала вниз, быстро обогнав их. Она бросила на Оливера лукавый взгляд, светившийся от удовольствия. Охотники сыпали вслед угрозами и бранью. Он слышал, как они, пыхтя, лезут вверх. Справа от Оливера сквозь ветви просвистела бутылка пива и вдребезги разбилась о дерево.
— Как ты… думаешь… может, уже… — начал он, задыхаясь на бегу.
Он маневрировал между деревьями, держась впереди Фроста, но не в силах догнать женщину-лису.
— Да, — на бегу ответил зимний человек. Сосульки его волос весело звякали. — Пора уходить.
Вокруг поднялся сильный ветер, снова взметнув снежные вихри. Через несколько секунд небо стало серым, солнце скрылось, а крики охотников стихли. Бежавшая впереди Кицунэ остановилась, поняв, что происходит. Они догнали ее, и она улыбнулась, сверкнув своими невероятно острыми зубками. Тут же повалил такой снег, что все стало белым-бело. Лес исчез.
И Оливер почувствовал, как мир изменился.
Семья Уитни жила в особняке колониального стиля, выстроенном в последнем десятилетии XVIII века капитаном по имени Джордж Йенсен. Моряку исполнился сорок один год, когда он женился на Рут-Анне Лэндри, двадцатилетней дочке единственного в городе булочника. Отец не смог дать за ней приличного приданого, но, заполучив такую прекрасную жену, как Рут-Анна, капитан Йенсен чувствовал себя так, будто получил все, о чем только мог мечтать.
Для нее и строился дом — в течение целого года. Такая скрупулезность постройки была связана с уровнем требований, предъявленных капитаном, который хотел, чтобы его дом выстроили с не меньшей тщательностью, чем его корабль. Местная легенда утверждала, что капитан не провел в новом доме ни одной ночи, а его последнее плавание окончилось штормом в открытом море. Случилось это якобы в тот самый день, когда строители объявили, что дом готов, и предложили миссис Йенсен, которая к тому времени уже ждала ребенка, приступать к отделке, перевозить пожитки и начинать жить в этих просторных комнатах в свое удовольствие.
На деле, однако, все происходило не совсем так. Во-первых, капитан предусмотрительно сам позаботился о меблировке дома, а во-вторых, успел провести несколько недель в супружеской постели со своей беременной женушкой, прежде чем отправился в роковое плавание. Правда была менее красочной, но не менее трагичной, чем легенда.
В понедельник после полудня, преодолевая ноющую головную боль, прожигавшую путь в его мозгу, как бикфордов шнур, Тед Холливэлл сидел в гостиной Дома Капитана Йенсена (именно так гласила табличка над входной дверью) и слушал Марджори Уитни. Хозяйка поила гостя чаем, нелепо улыбалась и рассказывала историю своего дома, делая все возможное, чтобы оттянуть момент, ради которого Тед и пришел сюда, — встречу с дочерью Марджори, Джулианной. Молодой женщиной, которую Оливер Баскомб оставил у самого алтаря.
— Чудесный рассказ, миссис Уитни. Вам, должно быть, приятно жить в стенах, насквозь пропитанных историей. — Холливэлл отхлебнул глоток чая с легким привкусом миндаля и осторожно поставил чашку. — Но мне действительно необходимо поговорить с Джулианной. Как вы думаете, она скоро придет?
Все время, с тех пор как появился Холливэлл, Марджори Уитни проявляла к нему нечто вроде очень хрупкой любезности. И вот теперь в этой любезности — точно в китайской фарфоровой чашке, подумал про себя Холливэлл, — появилась малюсенькая трещинка.
— Как я уже говорила, она недавно ушла в спортклуб, господин помощник шерифа…
— Точнее, детектив.
При этих словах женщина словно окаменела.
— Уверена, Джулианна сейчас спустится. — Ее ноздри раздувались, она тяжело дышала, пытаясь взять себя в руки. — О, простите мою невнимательность. Кажется, в буфете осталось сдобное печенье. Позвольте принести вам немного к чаю…
— Отлично. Просто чудесно, — сказал ей Холливэлл.
— Мне совсем не тяжело, — ответила миссис Уитни, тут же встала и поспешно вышла из комнаты с таким видом, будто вовсе не собиралась возвращаться. Возможно, так оно и было.
Чай оказался несладким, и второй глоток Холливэлл сделал главным образом из вежливости. Отставив чашку, он сложил руки на коленях и постарался не слишком расслабляться в уютном цветастом кресле, куда усадила его по приходе миссис Уитни. Ему хотелось встать и пройтись по комнате, но он побаивался. Вдруг женщина все-таки вернется со своим сдобным печеньем и решит, будто полицейский что-то вынюхивает. Несмотря на серьезность ситуации, при мысли о печенье в животе заурчало, и он стал вспоминать, когда же в последний раз хоть что-нибудь ел.
Прошло несколько минут. Холливэллу начало казаться, что он в ловушке. Он разглядывал чайную чашку и поднос, на который миссис Уитни поставила чайник, чашки с блюдцами, молочник, лимон и керамическую клубничину, оказавшуюся сахарницей. Поймав себя на том, что снова тянется к чашке, он понял: пора.
