Она опять попыталась убежать от Бориса, но он привлек девушку к себе и начал медленно, монотонно гладить ее по голове и по спине. Она все еще мелко дрожала, но Дымков чувствовал, что ей уже лучше и что она постепенно успокаивается.
— Он уже возвращается, слышишь? — шепнул он ей на ухо. — Не плачь и расскажи, как все было.
Илона несколько раз кивнула головой, прижимаясь к его груди.
— Они вчетвером напали… — выговорила она, наконец. — Двое меня схватили, двое — Марка. Но сказали, что если он не будет вмешиваться, то ему они ничего не сделают. Знаешь, если бы он ушел, если бы поступил, как все парни, я бы все стерпела и не стала бы превращаться. А он сделал вид, что не будет им мешать, но как только его выпустили, бросился на тех, кто меня держал! А они все с ножами… Его бы точно убили!
Крижевская снова начала всхлипывать и слабо вырываться, но Дымков уже увидел краем глаза вернувшегося на поляну Марка. Вид у друга Илоны был раздосадованный — по-видимому, догнать амбала ему не удалось — и в то же время встревоженный. Он остановился в нескольких шагах от обнявшихся вервольфов, глядя на них с некоторым с сомнением и не решаясь подойти ближе. Но Илона тоже уже почуяла, что Марк рядом, и поспешно отстранилась от своего товарища.
— Убежал, гад, — сказал ей молодой человек, виновато разводя руками. Илона принялась, ни на кого не глядя, застегивать молнию на куртке, пряча под ней разорванную на груди рубашку. Марк тоже оглядел свою одежду, с изумлением просунул руку в длинную дыру, явно проделанную в боку его куртки ножом, и зябко поежился.
Дымков подошел к нему и, подумав, протянул руку:
— Борис.
Его снова обдало легким адреналиновым ароматом, однако руку друг Илоны ему все же пожал, после чего, уже без всякого страха приблизился к девушке и так же, как недавно Борис, притянул ее к себе, обняв обеими руками.
— Вы давно знакомы? — спросил он, кивая на Дымкова.
— Мы просто приятели, — ответил за Илону Борис. — Вернее, товарищи по несчастью.
Марк еще раз несмело огляделся, собрался что-то сказать, но потом, словно бы раздумав, махнул рукой:
— Поехали домой. Ко мне, естественно. В конце концов, мы все живы, и это надо отметить.
Илона с изумлением взглянула ему в глаза. Марк с сомнением покосился на Бориса, и тот, посчитав, что быть "третьим лишним" — занятие не слишком приятное, тем более, что дальше эта парочка отлично разберется и без него, вежливо улыбнулся:
— Мне тоже домой надо, я вообще сюда на чуть-чуть приехал. До шоссе сами доберетесь?
— Конечно, — мгновенно обрадовалась Илона. — Ты беги, если спешишь, а мы так дойдем.
Марк тоже кивнул с заметным облегчением, и Борис, пожалев его и так уже порядком потрепанные нервы, углубился в чащу в человеческом облике, и только отойдя на достаточно большое расстояние, вновь превратился в волка. Пробираясь сквозь заросли к дороге, он в очередной раз подумал про себя, что от судьбы не уйдешь: как он ни выкручивался, а ему все-таки пришлось сегодня дважды менять обличье на звериное и обратно.
Домой он, несмотря на то, что почти всю дорогу превышал скорость, доехал только под вечер. Начинало темнеть, и рабочий день в травмпунктах и поликлиниках уже заканчивался. Дымков бросился к телефону, надеясь обзвонить хотя бы оставшиеся приемные покои больниц, но какой бы номер он не набирал, ответом ему были сплошные длинные гудки. Слушая их, вервольф снова и снова прокручивал в памяти сегодняшние события и пытался понять, почему разговор с Кимом и происшествие с Илоной так сильно не дают ему покоя. Нет, он, конечно, здорово испугался за Крижевскую в лесу, да и теперь волновался из-за того, что ей придется отчитываться перед Филиппом и перед охотниками за свою "несдержанность", но к этому беспокойству примешивалось что-то еще, какое-то странное чувство, будто бы, разговаривая с Илоной, он упустил одну крайне важную для себя мелочь. И эта мелочь, которую он никак не мог вспомнить, была каким-то образом связана с тем, о чем они говорили с Кимом — там, в лекционном зале охотников тоже было что-то, чему Борис не придал значения, хотя должен был насторожиться. Или все это ерунда — просто он еще не до конца набрался сил после полнолуния и слишком устал во время сегодняшних превращений, вот ему и лезут в голову какие-то дурацкие предчувствия?
Борис положил телефонную трубку на рычаг и, встряхнув головой, отправился на кухню. Сегодня он все равно уже ничего не узнает и придется ему объясняться по этому поводу с Макеевым: скрыть свою самовольную отлучку в лес теперь не удастся, так как надо будет подтвердить слова Крижевской о том, что она не нападала на людей первая. А потом точно так же свидетельствовать об этом перед охотниками, которые, естественно, ни за что не захотят им с Илоной поверить. М-да, ну и месяц начинается, лучше не придумаешь! Единственное, на что Дымков теперь надеялся, так это на то, что кто-нибудь другой из их стаи смог выйти на след новичка. Это было бы очень хорошей новостью, способной смягчить гнев Филиппа и охотников, а значит, и участь Илоны. А если бы новообращенного удалось поймать, Крижевская, скорее всего, и вовсе отделалась бы выговором, вот только вероятность, что кому-то из вервольфов так повезло в первый же день поисков, была исчезающе мала.
Борис бросил на раскаленную сковородку большой кусок баранины, быстро обжарил его с обеих сторон, переложил на тарелку и с наслаждением впился в полусырое мясо зубами, радуясь, что рядом нет Людмилы. Он еще в лесу почувствовал, что ужасно голоден, но при своей подруге, конечно, постеснялся бы есть "по-дикому": ее это всегда раздражало, а Дымков старался как можно реже напоминать ей о своей звериной сущности. Нельзя сказать, что его это как-то особенно напрягало — нет, в компании с Людой, как и с другими знакомыми людьми, он прекрасно закусывал хорошо прожаренными котлетками или любой другой едой. Но оставшись один, никогда не упускал случая пообедать или поужинать своим любимым блюдом, а потом еще и тщательно обглодать оставшиеся от мяса кости. Вот только в этот вечер удовольствие Бориса от такого ужина было сильно омрачено все теми же мрачными догадками и предчувствиями, отогнать которые хотя бы на время еды ему никак не удавалось.
Строго говоря, первая его догадка уже давно превратилась в уверенность — просто Дымкову очень не хотелось об этом думать, и долгое время он довольно успешно обманывал себя, мысленно повторяя, что этого просто не может быть и что ему должно быть стыдно за такие подозрения. Однако факт оставался фактом: охотники узнали о новичке на второе утро после полнолуния, когда Выборгские вервольфы только-только вернулись в город, а некоторые и вовсе остались на даче. А это могло означать только одно — обо всем, что случилось в доме Антона Громова, им рассказал кто-то из его стаи. Рассказал сам, добровольно и ничего не скрывая — Ким, ругаясь с Борисом, перечислил кучу подробностей, которые охотники никак не смогли бы узнать в такой короткий срок, даже если бы стали очень активно все это выведывать и выспрашивать. Да что там, у них вообще не могло быть никакой информации о новом вервольфе, если только он не был знаком с кем-то из них лично и не прибежал к ним сразу после того, как приехал в Выборг! Но тогда бы они знали, где он находится, и не требовали бы от стаи немедленных поисков. Что опять-таки возвращало Бориса к первоначальному выводу — про новичка охотникам стало известно от одного из членов стаи оборотней.
