Так что Эван остался в своей комнатушке и продолжил чтение стихов запрещённого поэта Римма Эдварда.
Тем вечером к нему пришёл Шокол Эз. Лицо старика было необычайно мрачным, напряжённым.
— Что случилось? — спросил Эван.
— В Сопротивлении провал…
— Провал? Насколько же серьёзный?
— Пока неизвестно. Но в городе идут аресты… Возможно, провокатору удалось приблизиться к нашему руководству. Некоторые борцы покинули свои жилища, и сейчас скрываются. Однако, все выезды из Аркополиса перекрыты, так что далеко уйти им не удастся.
— Ну а что же вы? — в тревоге спросил Эван.
— Я никуда уходить не стану. Слишком стар я для этого, да и надеюсь — аресты не дойдут до меня.
— А до меня? — вырвалось из Эвана.
— О том, что ты являешься участником Сопротивления, знаю только я, да ещё пара человек. Однако, те люди даже и в лицо тебя не видели. Но я пришёл забрать у тебя все запрещённые книги. Вдруг, и у тебя будет обыск?
И Эван отдал ему все запрещённые книги. Делал он это нехотя, потому что многие из этих, напечатанных крохотными тиражами книг были настоящими литературными шедеврами, и Эван только успел проникнуться их прелестью.
Потом, когда Шокол Эз собрал книги, Эван сказал ему:
— Хотел бы предложить вам двести тысяч эзкудо. Думаю, они пойдут вам на пользу. Только не спрашивайте, откуда они у меня появились.
На что Шокол Эз ответил:
— Давай подождём, когда закончатся аресты, а там и подумаем насчёт этих денег…
Все же, несмотря на предупреждения Шокола Эза, Эван не верил, что им грозит настоящая опасность. Пусть арестовывали, но ведь арестовывали совершенно незнакомых людей, а до их подъезда, думал Эван, законники не доберутся, и снова будет налажен выпуск листовок, и снова будет готовится революция.
Два дня прошло с тех пор, как растворилось письмо Мэрианны, а Эван уже и не переживал по этому поводу. Действительно — и глупой, и ненужной ему казалась влюблённость в эту киноактрису. И зачем он её искал? Чего от неё хотел?..
Так как хороших книг у него больше не было, а читать лживые газетёнки не хотелось, Эван засел за мемуары. Он достаточно подробно и красочно описывал свою жизнь, изначально решив избегать любых упоминаний о своём участии в Сопротивлении…
Но он не дошёл ещё и до описания Водного мира, когда услышал громкий стук. Стучали, впрочем, не в его дверь, а в соседнюю — к Шоколу Эзу.
Тем ни менее, Эван, стараясь ступать бесшумно, бросился к своей двери, и припал к ней ухом (проклиная, между прочим, себя за то, что так и не удосужился вставить дверной глазок).
Едва слышный, донёсся до него голос Шокола Эза:
— Кто там?
И тут же властный, раздражённый долгим подъёмом по лестнице, голос гаркнул:
— Открывай немедленно, или мы выломаем дверь.
И, конечно, уже никакого сомнения не было в том, кому этот голос принадлежит. Конечно, это был законник, да и не один, а с помощниками.
Тихонько скрипнула открываемая дверь, и снова гаркнул голос:
— Вы Шокол Эз?
— Да, это я, — в голосе Шокола Эза было спокойствие — он уже смирился с тем, что его арестуют, и ему не удастся вырваться.
— Именем Закона и Правительства, вы арестованы! — голос законника прозвучал заученно и устало — похоже, что он уже не в первый раз за этот день повторял такую фразу.
— Я готов, — ответил Шокол Эз.
— Ну, пошёл, пошёл! Живее!
Шокола Эза увели, однако из его квартиры ещё долго доносился грохот — так шёл обыск. Ну а Эван все стоял возле запертой двери, и ждал, что в неё начнут дубасить, и потребуют, чтобы он, Эван, именем Закона и Правительства открыл.
Но вот обыск был закончен. Эван слышал, как законники выволокли что-то из квартиры Шокола Эза. Затем их тяжёлые шаги удалились.
Эван осторожно приоткрыл дверь на лестничную площадку, выглянул. Никого там уже не было, а дверь в квартиру Шокола Эза была распахнута настежь.
Эван подошёл, увидел, что проход был перевешан полосками липкой плёнки, похожей на паутину. На пленке было напечатано: "Не входить. Правительственная территория".
За плёнкой была видна эта "правительственная территория" — совершенно разорённая квартира Шокола Эза.
— Прощай, друг, — прошептал Эван и испуганно огляделся по сторонам.
Разные чувства сменялись в душе Эвана, после ареста Шокола Эза. То ему казалось, что Шокол Эз никогда не выдаст его, и за ним не придут, то он думал о том, что никто не может выдержать пыток законников, и за ним рано или поздно придут.
А если всё-таки придут — что тогда? Оказывать им сопротивление, попытаться даже убить кого-нибудь из законников? А что это изменит? Только тяжелее будет наказание. Хотя, куда уж тяжелее — сошлют на рудники, и невозможно уже будет из них вырваться, там он и зачахнет. Так не лучше ли сразу броситься в окно, выбить его, и раз уже нельзя в небо улететь, так хотя бы разбиться об грязную мостовую и таким образом сбежать из ненавистного Аркополиса.
…Дни проходили за днями, в ожидании, в мучительном бездействии. Один раз Эван вынужден был выйти из дома в магазин. Там он накупил продуктов на целый месяц…
На пятый день он уверил себя, что за ним уж точно не придут, а на восьмой день в его дверь сильно постучали. Так могли стучать только законники.
Эван подскочил к двери. Сердце его бешено колотилось. Он спросил:
— Кто там?
Из-за двери прозвучал властный голос:
— Открывайте.
Эван уже всё понял, но всё же спросил:
— Кто вы?
С той стороны двери пришёл вполне предсказуемый ответ:
— Именем Закона и Правительства — откройте!
И Эван открыл дверь. Перед ним стояли трое, облачённых в тёмно-багровую одежду законников. Из-за скудного освещения казалось, что все они перепачканы кровью. Три пары внимательных, изучающих глаз уставились на Эвана. Один из законников спросил:
— Вы Эван?
— Да, это я, — ответил Эван, и прикрыл глаза, представляя, что сейчас прозвучат слова: "Именем Закона и Правительства вы арестованы".
Но не прозвучали эти слова. Законник сказал просто:
— Пройдёмте.
— Куда? — ошалело спросил Эван.
— Вы обо всём узнаете…
— Я что — не арестован?
— Нет. Вы не арестованы, но вам предписано пройти с нами.
Так Эван покинул квартирку в сто двадцать седьмом районе, чтобы никогда больше в неё не возвращаться.
Эвана вывели из подъезда, и, как говорится «предложили» ему сесть в аэромобиль законников. Хотя, мне кажется, слово «предложили» не совсем уместно в таких случаях, так как оно подразумевает право выбора, а никакого выбора у Эвана, конечно же, не было.
