Шелис заикнулся было об «испытании каскада», но я произнёс (в пространство): «Рекомендую предварительно ознакомиться с показаниями предыдущего испытателя. „Дороги трилистника“ за прошлый месяц, автор Ян Арнис, примечания мои. Кстати, попробуй угадать, почему мои». Умник вздохнул и пообещал ознакомиться.
Уже в дороге я спросил:
— А почему ты редко летаешь стихийной? Всё-таки, независимость от высоты, деревьев, стен и полнолуний… Почти свобода.
— Почти колодки. Кратчайшая дорога к трансформации. Чувствовать, что раньше умел, а теперь не получается, ушло, и никак не дотянуться… — Умник покачал головой, словно не хотел даже воображать подобное чувство.
— Ты необычный стихийник, Шел.
— Вы тоже необычный некромант, учитель.
— И в чём моя «необычность»?
— Вы умеете готовить.
— Вызубрил «Сборник походных рецептов» перед поездкой. Согласись, любое зелье сложнее авирной каши.
— А вот и нет. В этом что-то эфинное. Я слышал, что Шелар Онельская и с рецептом ухитрилась испортить гречку, и в результате проспорила ценный янтарный амулет.
Я припомнил, что тоже о чём-то подобном слышал. Кстати, от самой Шелар — мне даже амулет на шее князя Ясеня Эш Вирена показали.
— Могло бы получиться забавное исследование: «Влияние некротрансформаций на умение готовить пищу».
— Вы сужаете проблему. Надо «Исследование влияния эфинных факторов на способность мага готовить пищу», — очень серьёзно поправил Шелис, — Вы как думаете, на магистерскую потянет?
— Для теоретика — да, для практика — возможно, для остальных — только на пару статей.
— Надо подать идею… Лис, не лезь в муравейник! Учитель, давайте поедем быстрее, а то у него любопытность восстановилась.
После ужина, когда я валялся на одеяле, смотрел в небо и от нечего делать вспоминал байки о лженауке звездочтении, рядом возник мощнейший всплеск магической энергии, подбросивший меня в боевую позицию.
Практикант сидел на коленях и увлечённо чертил угольком на большом куске коры, мурлыча под нос незатейливую песенку. Я прислушался — по своему опыту знаю, что именно из незатейливых песенок получаются самые мощные заклинания. Тут и «На крови трава, на траве дрова», и «Во поле берёзка стояла», и «Ой, на зорьке выйду в поле, оборву три колоска», и, конечно, бессмертное «Як у небе ветрык белы», и полгорода без крыш.
Песенка была на лиутском диалекте — восточном наречии, прекрасно сбивающем с толку посторонних. Лиутский похож на канонический надморский, это обманчивое сходство здорово успокаивает, кажется, что всё понятно… потом оказывается, что не понятно ничего. Я диалект изучал (чем больше языков тебе известно, тем проще строить вербальную программу, подбирая слова с нужным значением и оптимальным звучанием, да и полезно знать, что «блага тебе!» — пожелание больших неприятностей), но бегло говорить не умел. Кажется, песенка была об облаке. Что-то вроде «далеко ли ты летало, и не скучно ли в небе». Я успокоился и медленно приземлился. К счастью, стихийник даже глаз не поднял. Хорош бы я был — «боевая» и в каноническом-то варианте выглядит забавно, а уж в моём…
Шелис положил кору на землю. Равносторонний треугольник, по углам иероглифы «ветер», в центре — «вода». Струйки белого дыма закружились над рисунком. Квадрат, пентаграмма, шестиконечная звезда… эфин, неужели…
— Шелис, не смей!!!
Шелис хладнокровно свёл ладони «лодочкой» и плеснул воображаемой водой в небо.
Дымок исчез, ощущение магии пропало.
— Учитель, я же мог ударить, — укоризненно сказал мальчик, — Вы вмешались точно в момент формирования.
— Ты шутишь?
Шелис закивал. Что-то я не понял. Песня про кровавый дождь, плюс расширяющийся навев… стоп, а песня ли была заклинанием? Перед оформлением навева Шелис держал пальцы «полуднем», а «полдень» в сочетании со звоном лиутского диалекта, маг сероглазый природный блондин, одежда льняная, ливень месяц на дворе, вечер, лес еловый, справа ежевика, слева мухоморы… то есть…
— Ну, и кому теперь будет мерещиться, что на него навеяли лютую смерть?
— Ainar Ruine-sonnae, — по-литенски отвечал практикант.
— Шел, так можно до самоубийства довести… — и доводили. Часто. Особенно, конечно, не-магов, но и с магами иногда удавалось.
— Я же настроил таяние, — обиделся Умник, — Четыре дня потерпит!
Ну да, маг смотрел на северо-восток. Слишком много параметров.
— Думаешь? Испытывал на себе?
— Когда я стал терять сознание, то испугался, что умираю, — признался Шелис.
— Смотри, ученик.
Шел честно подумал ещё раз и пожал плечами.
Я снова лёг, закинув руки за голову.
И вспомнил, как впервые, зарвавшись, очутился в границе. После этого я три или четыре года не решался взять в руки винису. Что делать — мне было двадцать два, я только-только получил звание мага и право экспериментировать, и однажды решил вызвать дух Кшеся Бессмертного. Но приглашать дух архимага в лабораторию чревато — способности у него сохранились, желания тихо сидеть внутри круга и слушать твой лепет, скорее всего, нет… и я попробовал сунуться на ту сторону, на грань. Взял винису (белое фарфоровое блюдо с фиолетовой четырёхлучевой звездой и чёрными иероглифами), расчертил доску под вызов, налил в блюдо дистиллированной воды, произнёс заклинание, отворяющее путь, перешёл на эфин-восприятие — путь казался дорожкой холодного ветра, слабыми голосами издалека. Я сосредоточился на этом ветерке, этих голосах… и голоса стали громче, ветер опутал меня, словно нитки клубка — игривого котёнка, а перед глазами встала серебристая муть.
Постепенно голоса набирали силу, переплетались странной музыкой, похожей то на шелест листьев, то на шорох камыша, то на плеск воды, то на свист вьюги. Они звали и гнали, говорили «там мы были…», говорили «здесь мы стали…», и во мне откликалось — тяга туда, стремление прочь, неуемное желание подойти и расслышать их рассказы, холодное знание «Не слушай мёртвых». Это было чарующе красиво — и страшно: я же знал, что нельзя проникаться зовом с той стороны.
Я так и не рискнул кого-нибудь позвать.
Дух Креслава Ветельского я вызвал спустя два месяца, обычным способом, и он прикарманил новенькую аврику из превосходной медной проволоки, но это было куда лучше границы зазеркалья (и на самом деле, хорошо, что я не успел попользоваться артефактом — иначе до меня могли бы дотянуться с той стороны). С тех пор я очень внимательно следил за чистотой инструментов (мало ли, кто ещё что утащит). И некоторое время шарахался от теней, и вздрагивал, когда слышал игру на шерской флейте-аолине — уж очень напоминало ту музыку.
