На телефоне было два текстовых сообщения.
Одно от Эвереста: Тебя надо забрать?
Одно от Августа: Слышал, что ты все ещё участвуешь в соревновании. Что происходит? Позвони мне.
Я не стала отвечать ни на одно из них. Я засунула телефон обратно в сумку, вернула пылесос в кладовку и убралась на террасе. Когда я закончила, я заглянула на кухню, чтобы поесть. Во время обеда я спросила Эвелин, не может ли она прогуляться со мной: к моему старому дому.
И хотя она не сразу ответила, в итоге она согласилась. Был ещё день, когда мы вышли из гостиницы и направились по длинной извилистой дороге, которая заканчивалась тупиком.
— Как-то зимой я поскользнулась на льду и упала с холма. Мама чуть сознание не потеряла, когда меня увидела. Все мои щёки были изодраны.
— Это было так же ужасно, как тогда, когда ты вернулась ко мне в субботу?
Я виновато улыбнулась ей.
— Наверное, нет.
Она взяла меня под руку, её больная нога замедляла нас. Меня беспокоило то, как шуршали камни под её кроссовками — она даже не могла поднять больную ногу.
— Тебе очень тяжело идти?
— Нет. Это даже полезно для ноги.
Концы маминого шарфа, которым Эвелин подвязала хвост на голове, развевались на лёгком ветру.
— Я мало занимаюсь, и она становится деревянной.
Я пнула камешек, который беззвучно упал в пучок выгоревшей травы. Когда-то эта дорога была гладкой, но теперь она была покрыта выбоинами. Я надеялась, что тот, кто владел сейчас моим домом, содержал его в более аккуратном состоянии, чем дорогу, которая вела к нему.
Когда вдалеке показалась черепичная крыша, моё сердце ускорилось, как и мой шаг. Но потом я вспомнила про ногу Эвелин и замедлилась.
Дым не клубился из трубы. Но ведь сейчас было лето.
Когда мы подошли к дому, я рассказала Эвелин историю о том, как запрещала родителям зажигать огонь на Рождество, поскольку боялась за бедного Санту. Я верила в его существование, пока мы не уехали в Лос-Анджелес. Раз уж оборотни существовали, почему Санта не мог существовать?
Багряно-серые каменные стены были покрыты пятнами мха, так что дом теперь напоминал ведьмино жилище... если конечно в жилищах ведьм были разбитые окна.
Я нахмурилась, посмотрев на осколки стекла.
— Вся эта земля принадлежала твоей семье?
Эвелин провела пальцем по крупным сиреневым цветам глицинии, которая оплела балки нашего крыльца и наполняла воздух своим терпким ароматом. Эта лиана зацвела только через несколько лет после того, как мама посадила её. Однажды летом сиреневые и розовые цветы осыпали её.
Пчёлы лениво порхали вокруг цветков. Я заглянула в одно из разбитых пыльных окон. В доме не было ни следа жизнедеятельности. Он был заброшен.
— Это была моя спальня, — сказала я Эвелин.
Предыдущие владельцы сняли мятные обои со стен и покрасили их в цвет подсолнуха, но пол был такого же бледно-медового цвета с царапинами, от которых им не удалось избавиться. Я вспомнила, что их оставила именно я, когда перевоплотилась в первый раз.
Единственное, что сохранилось в комнате — это встроенный шкаф, дверцы которого были открыты и напоминали разверстый беззубый рот.
— А здесь? — спросила Эвелин.
Я подошла к ней.
— Это была комната родителей.
В комнате остались только голый пружинный блок и железное основание кровати. Как и моя комната, она была пустой и грязной. Моё сердце сжалось от воспоминаний, возникших в моей голове: розовые простыни, пространство между их тёплыми телами, мягкие губы у меня на лбу, пальцы, лениво теребящие мне волосы.
Они осыпали меня — их единственного ребёнка — бесконечной любовью и нежностью.
И Эйдан забрал у меня это. Желание понять, зачем он застрелил моего отца, а потом настоял на ужине со мной, заставило меня затрястись в гневе.
Меня обхватила рука.
— О, дорогая.
Я прислонилась к Эвелин, и она ещё крепче обняла меня и повела вокруг пустого дома к стене, представляющей собой раздвижные стеклянные двери.
— Кухня была любимым местом мамы.
Эвелин обратила свой взгляд на полоску солнечного света, который лился сквозь заляпанные серые окна на потолке, которые сделали папа и Нельсон одним летом. Август помогал нашим отцам, а я поднесла им очень кислый лимонад за то, что они не разрешили мне помочь. Я почувствовала тогда огромное удовлетворение, когда они сморщились от его горького привкуса.
Мои родители не хотели, чтобы я забиралась слишком высоко, боясь, что я сломаю шею. Я тогда ещё не перевоплощалась, и хотя все пристально наблюдали за тем, не унаследовала ли я боулдеровский ген, меня всё ещё воспринимали хрупким человеком.
Хотя, однажды вечером, когда мама уехала в город пообедать с подружками, папа разрешил мне залезть на крышу вместе с ним. Прижавшись спинами к нагретой солнцем крыше, мы лежали и смотрели на скопление звёзд. Он рассказал мне о том, как однажды увидел падающую звезду и загадал желание, чтобы мама вышла за него замуж и родила ему здорового ребёнка.
— Ты не рад, что я девочка? — спросила я его.
Он пристально посмотрел на меня своими глазами, которые напоминали поверхность озера Кут на рассвете — они были глубокого серого цвета и отдавали серебром — после чего погладил меня по щеке.
— Нет, дорогая. Я ужасно счастлив, что ты родилась девочкой.
Я коснулась своей щеки, словно на ней сохранилось его прикосновение.
Эвелин встала передо мной. Резкий запах ментола закружился вокруг неё... вокруг меня.
— Довольно. Пошли.
— Я в порядке.
— Ты не в порядке.
Она провела большими пальцами по моим щекам.
Наконец я подчинилась ей, издав глубокий дрожащий вдох. Она была права. Я была переполнена эмоциями, и мне надо было уйти отсюда. На обратном пути у меня в сумке завибрировал телефон. Я проверила, кто звонил — Август. Но не взяла трубку.
— Проблемы с мальчиками? — спросила Эвелин.
— Нет. Просто пока ни с кем не хочу говорить. Кроме тебя.
Она обвила рукой мою талию и крепко обняла.
— Тебе здесь нравится? — спросила я.
Она закусила свою красную губу и ответила.
— Sí. Джеб добрый человек.
— А Люси нет?
— Твоя тетя немного... властная. Но это не значит, что она злая. Просто мне больше нравится твой дядя.
Когда мы дошли до пересечения с главной дорогой, она сказала:
— Мальчик, который принёс тебя домой в субботу... он симпатичный.
От её слов моё сердце подпрыгнуло. Нет. Я ни при каких обстоятельствах не собиралась касаться темы Лиама... даже вскользь.
— Он был очень обеспокоен, когда привёз тебя...
Мои щёки зарделись, когда я вспомнила о том, как он меня унизил. Но я не посмела бы рассказать Эвелин о том, что он сделал. Она бы испытала отвращение, и, вероятно, не только по отношению к нему. Возможно, и ко мне тоже. Потому что она спросила бы меня, что заставило его так поступить.
А я совсем не желала открывать эту банку с червями.
Не сейчас.
Никогда.
ГЛАВА 30
Я приехала на собрание за пять минут до начала, и всё равно оказалась самой последней. Я пронеслась мимо Лиама, сидящего у гладкой деревянной барной стойки, отделявшей кухню от гостиной.
Лукас был как всегда весел и приставуч, и поглядывал на меня из-под бейсбольной кепки, которую он сдвинул набок.
— Хорошо провела время на помолвочной вечеринке Робби?
Вместо того чтобы застыть на месте или проигнорировать его, я улыбнулась ему фальшивой улыбкой.
— Было великолепно.
Пять старейшин сжали челюсти, после чего обменялись взглядами и опустили глаза на кофейный столик, в качестве которого использовался разрубленный ствол столетнего дерева. Как я поняла, их всех собрали здесь, чтобы обсудить мой визит в Сосновую стаю.
Взгляд Лукаса сфокусировался на старейшинах. Его явно раздражал тот факт, что они не стали осуждать меня.
