— Агата, ты всерьёз полагаешь, что я вообще ничего не помню и не понимаю, но вот информация о том, кто такая Мила в моей памяти каким-то чудесным образом сохранилась? Ты меня ревнуешь, что ли?
Я рассмеялся, обнял Агату и поцеловал.
— Ничего я не ревную, — ответила подруга. — Просто интересно стало.
Прозвучало это не очень убедительно, но тему развивать я не стал, а просто ещё раз поцеловал Агату и сказал:
— Что бы там ни было и кем бы ни была эта Мила, тебя я ни на кого не променяю, моя персональная пани лекарь. Особенно после того, как ты из меня две пули вытащила.
Агата улыбнулась — похоже, ревность её немного отпустила. Некоторое время мы так и просидели — обнявшись и в тишине, а затем я спросил:
— Агата, скажи, а что ты помнишь про себя?
Мой подруга немного помолчала, затем вздохнула и с явной неохотой сказала:
— Детство плохо помню. Родители погибли, когда я была совсем маленькая. Затем был детдом, оттуда попала сюда.
— У нас у всех здесь, похоже, одинаковые биографии.
— Это логично, — заметила Агата. — Одарённые, у которых есть семьи, учатся в гражданских академиях, а всех детдомовцев собирают в такие, как наша.
— Ну да, удобно, — согласился я. — Из нас получатся бойцы, которые вообще ни к чему не привязаны. А ты хоть что-то помнишь из того, что было в детдоме?
— Очень мало. Всё, что было до Восточного, будто в каком-то тумане.
— Вот и у меня такая же история. Ты не находишь, что это странно?
— Это неприятно, — ответила Агата. — Но доктор Штеблер говорит, что это нормально, что это влияние Дара. Так что приходится с этим мириться.
— Я не хочу с этим мириться. Я хочу узнать, что со мной произошло в детском доме. Или не в нём, а где-то в другом месте. Но я уверен, в моей памяти есть что-то, что сейчас от меня скрыто.
— А ты уверен, что тебе стоит это знать? Возможно, твой организм заблокировал какие-то совсем неприятные воспоминания.
— Может и так, — согласился я. — И признаюсь, я тебе даже завидую, что ничего подобного тебе не снится. Но раз уж у меня это всё полезло наружу, то надо разобраться.
— Мне тоже снится, — негромко произнесла Агата.
Это было неожиданно.
— А почему ты мне об этом не говорила? — спросил я, сильно удивившись.
— Позавчера было первый раз. Вчера повторилось. Но сны настолько неясные, что я даже и не помню, что там было. Но тоже ощущение, будто это не мои сны. Раньше подобного не происходило. Меня это пугает, завтра я хочу рассказать об этих снах пани Митрош. Надеюсь, она сможет чем-то помочь или хотя бы объяснит, что это такое.
— Не надо ничего говорить пани Митрош! — твёрдо сказал я.
— Но почему?
— Не стоит спешить. Давай попробуем сами разобраться. Не хватало ещё, чтобы над нами какие-нибудь эксперименты в связи с этим начали ставить.
— Ты меня пугаешь, Роберт!
— Не пугаю, а хочу предостеречь от преждевременных поступков. Давай попробуем сами сначала разобраться.
— Но как?
— Ты ведь очень хорошо изучала зельеварение? Есть какое-нибудь зелье, которое может вернуть воспоминания?
— Такое мы не изучали.
— Но ведь явно такое зелье или заклятие должно существовать.
— В теории да, — согласилась Агата. — У пани Митрош много книг, и она разрешает мне ими пользоваться. Я могу поискать там информацию.
— Поищи в этих книгах рецепт такого зелья! Думаю, ты сможешь его приготовить.
— Приготовить-то, скорее всего, смогу, если найду рецепт, но это опасно. Малейшая ошибка может стоить очень дорого. Да и даже если всё сделать без ошибок, но зелье окажется немного неподходящим, то результат может быть каким угодно. Я не советую тебе так рисковать. Это действительно страшно, Роберт.
— А жить со стёртыми воспоминаниями не страшно?
— Страшно, — согласилась Агата. — Но не до такой степени. Ты просто не знаешь, что может случиться, если зелье подействует неправильно. Ты можешь лишиться всей памяти или вообще превратиться в растение.
— Значит, поставишь меня на подоконник и будешь поливать.
— Роберт, это не смешно!
— А я и не смеюсь. На самом деле разница не такая уж большая — стать, как ты выражается, растением в результате действия отвара или потихоньку сойти с ума от таких снов и постоянных попыток разгадать загадку своего прошлого.
— Хорошо, — негромко произнесла Агата, тяжело вздохнув, и добавила: — Я поищу рецепт нужного отвара. Но знай — мне это всё не нравится!
— Спасибо! — сказал я и обнял подругу. — И отдельное спасибо, пани доктор, что спасли меня и подлатали. Могу ли я за это как-нибудь отблагодарить Вас?
Я поцеловал Агату в шею и покрепче прижал к себе. Но моя подруга не была настроена на романтическое продолжение вечера, она аккуратно, но твёрдо убрала мои руки и сказала:
— Закрой чем-нибудь окно, которое ты разбил. Этой благодарности будет достаточно. Я его завесила одеялом, но это не спасает от холодного ветра.
— И всё? — с удивлением спросил я и попытался поцеловать Агату.
Однако у меня ничего не вышло, подруга встала с кушетки и сказала:
— Ещё, если дашь поспать хотя бы оставшиеся два часа до подъёма — будет совсем замечательно. Если, конечно, получится уснуть.
Я хотел предложить не тратить время на попытки уснуть, а провести эти два часа с большей пользой, но не решился ещё сильнее злить Агату.
— Могу закрыть окно ледяной пластиной, — предложил я. — Она хоть и холодная сама по себе, но комнату сильно не охладит. И не растает три дня. Но не могу гарантировать, что сквозь неё будет хорошо видно.
— Главное, чтобы до обеда продержалась, — сказала Агата. — Я после сдачи норматива зайду в администрацию и подам заявку на замену стекла.
Я быстро поставил в комнате Агаты на окно ледяную пластину, ещё раз поблагодарил подругу за спасение, аккуратно поцеловал её в щёку и отправился в свой жилой корпус. Так как мне было не до сна, я хотел немного прогуляться, но, выйдя на улицу, понял, что в одной пижаме не очень-то и погуляешь. Поэтому пришлось идти спать.
Глава 17
Уснуть мне толком не удалось, но это было неудивительно: Агата так меня взбодрила своей живой водой, что хотелось не спать, а бежать марафон. Да ещё и в голову лезли всякие мысли, одна мрачнее другой, что тоже не располагало ко сну. Мысли эти я переваривал до самого подъёма, а как только его объявили, рванул в душевую, чтобы под струями холодной воды немного охладить свою разгорячённую голову.
Чего в неё только не пришло за эти два часа до подъёма: от предположения, что я вовсе никакой не Роберт до версии, что в меня вселился дух какого-то сильного мага, и теперь он пытается забрать контроль над моим телом. Всё это сильно пугало, и больше всего я теперь мечтал, чтобы Агата нашла рецепты отваров, восстанавливающих память. В противном случае жизнь моя грозила превратиться в сплошную нервотрёпку.
В том, что у моей подруги были все шансы в случае обнаружения подходящего рецепта приготовить отвар, я не сомневался — Агата была лучшей на всём курсе и по зельеварению и по лекарскому делу. Пани Митрош не просто так выделила её из всех курсантов и благоволила ей — по словам преподавательницы, у Агаты был редкий лекарский дар, встречающийся у одного одарённого на тысячу. Единственное, чего я опасался — что Агата просто не станет ничего искать, потому что очень боится мне навредить.
Едва я вошёл в столовую, как сразу же поймал на себе множество любопытных взглядов — видимо, слух о моём вчерашнем поединке с Якубом уже разошёлся по Восточному.
«Знали бы вы, что было ночью», — подумал я, глядя на разглядывающих меня товарищей по учёбе, и от этой мысли мне стало не по себе — я даже и представить не мог, как на ночную прогулку по лесу и убийство партизана может отреагировать руководство центра.
Я прошёл на раздачу, взял поднос с завтраком и направился к столу, за которым сидели ребята из нашего отряда. Они тоже уставились на меня с нескрываемым любопытством, будто ожидали, что я им расскажу что-то интересное, и лишь один Шимчик смотрел на меня с опаской.
