— Ну так возложите ее на мою голову, сударь! — нетерпеливо вскричал Ашвин. — Раз уж вы являетесь душеприказчиком покойного короля, то имеете полное право меня ею увенчать!..
Господин Эршеффаль совершенно точно не ожидал, что ему придется короновать принца, не сменив дорожной одежды на приличествующую случаю — а сам принц при этом и вовсе будет грязен, лохмат и бос, — но не нашелся, что на это возразить. Объявив, что выполняет волю покойного правителя, он возложил тонкий обруч на спутанные волосы Ашвина.
— Вот уж не думал, что вы пожелаете так решительно и быстро заявить о своих правах! — заметил он.
— Я обязан выполнить мое предназначение, — коротко ответил на это Ашвин.
Принц, Эли, а также все их друзья, враги и родственники (3)
Разумеется, господин Эршеффаль, услыхав о предназначении, посчитал, будто Ашвин говорит о своем долге наследника королевской династии — ведь что может быть важнее для юноши, только что узнавшего о своем праве на трон?.. Спроси Эршеффаля еще недавно, что за человек его воспитанник — и он, не сомневаясь, сказал бы, что мальчик очень скромен и добр, разумен и прилежен, но начисто лишен амбиций и, увы, вряд ли наделен такими полезными для будущих королей качествами, как честолюбие и властность. Впрочем, сожаления господина опекуна по этому поводу вряд ли были искренними — его вполне устраивало то, что война с узурпатором откладывается до времен, когда наследник возмужает и обретет достаточную твердость нрава. Кто б мог подумать, что времена эти наступят куда быстрее, чем рассчитывал господин Эршеффаль!.. Неудивительно, что опальный сановник, погрузившись в беспокойные раздумья, чем же обернутся для него странные перемены в характере юного принца, совершенно упустил из виду причины этих перемен — и оттого в корне неверно истолковал происходящее.
Тем временем Ашвин ощупывал корону на своей голове, словно проверяя, настоящая ли она, и лицо его при этом было не столько радостным, сколько сосредоточенным и хмурым.
— На родине вас ждет венец несравненно величественнее и роскошнее! — поторопился заметить его почтенный крестный. — Эта корона очень стара — в те времена мастера еще были не столь искусны…
— Хватит и того, что она настоящая, — ответил Ашвин с некоторой задумчивостью. — И, должно быть, я теперь достаточно настоящий принц…
— Достаточно настоящий⁈.. — воскликнул господин Эршеффаль, искренне удивившись тем ноткам сомнения, что послышались ему в голосе Ашвина. — Ваше высочество!.. Да я готов поклясться своей головой, что вы происходите из славнейшего королевского рода! Более истинного принца, чем вы, нужно еще поискать!..
— Вот и проверим, так ли это, — промолвил Ашвин, решительно поднимаясь с места.
— Самое время!.. — дрожащим от волнения голосом произнесла Маргарета, припав к плечу Одерика. — Говорите, ваше высочество!.. Говорите так, чтобы вас услышали в тенях и по ту сторону туманов!..
— О чем это вы, сударыня?.. — разволновался и господин Эршеффаль, только сейчас заподозривший, что волшебство, совершенно ему не понравившееся при первой и единственной с ним встрече, тайно проникло в его собственный дом.
— Ашвин?.. — прошептала и Эли, которая едва ли могла слышать хотя бы половину из того, что было здесь сказано, но безошибочно угадавшая, что происходит нечто более удивительное, нежели все предыдущие уловки магии вместе взятые.
— Я, принц Ашвин, — громко и отчетливо произнес юноша, не глядя ни на кого из присутствующих, — признаюсь в том, что полюбил эту девушку, Эли. Клянусь, что полюбил ее до того, как узнал о проклятии и о том, что наша встреча была предопределена магией. Клянусь, что говорю это не из благодарности и не из жалости — хотя до конца своих дней буду признателен Эли за то, что она спасла меня от врагов… и от прежней жизни. Клянусь, что любил ее, не зная, что она принуждена любить меня в ответ. Клянусь, что никогда не встречал девушки прекраснее нее. И чтобы никто и никогда — ни в людском мире, ни в мире фей, — не усомнился, что клятвы мои правдивы, я предлагаю Эли свои руку и сердце… — тут он вздохнул и едва слышно прибавил, — хоть и знаю, что она их не примет…
Никто — даже донельзя возмущенный господин Эршеффаль, — не посмел перебить речь принца. Странная тишина воцарилась во дворце, тени сгустились и на некоторое время он стал неотличим от крошечного лесного домика среди старых яблонь — того и гляди ветви заскребутся в окна, а по полу покатятся алые сочные яблоки!.. И то верно — сколько ни гони лошадей, за сколькими позолоченными дверями и стенами ни прячься, а от волшебства, как и от судьбы, не уйти.
— Ну нет, ваше высочество!.. — все-таки заговорил Эршеффаль, сердито запинаясь и пофыркивая. — Это никуда не годится! Сейчас не место и не время, да и девушка эта, честно сказать, вовсе не…
— Тише! — безо всякого почтения приглушенно шикнула на него Маргарета, склонившись над Эли. — Магия не любит непочтительности!..
— Оно… уходит? — спросил Ашвин и голос его впервые предательски дрогнул.
Одерик, собиравшийся спросить то же, но от волнения лишившийся дара речи, шумно выдохнул, и решился лишь на то, чтобы опуститься на колени рядом с дочерью и коснуться ее холодной руки. Она, казалось, ничего не слышала и не видела, в который раз лишившись чувств.
Господин Эршеффаль хотел было кликнуть слуг, чтобы покончить со странным и пугающим действом, своевольно происходящим в его собственной гостиной, но не смог издать ни звука — как будто невидимая ледяная рука сжала его горло и потянула вниз, заставляя гордую голову склониться едва ли не до земли. Оказалось, что волшебство не только приходит в дома без приглашения, но и не отличает знатных сановников от прочих людей, обращаясь с ними безо всякого почтения.
Распахнулись окна, посыпались с шелестящим звоном разноцветные осколки витражей, и сама ночь темной мерцающей рекой хлынула внутрь зала, заполняя все приторным ароматом перезревших медовых яблок. Быть может, во тьме этой плясали феи или же иные существа, обитающие в тенях и туманах — но глазу человеческому нипочем их не разглядеть. У всех от удушья, восторга и страха закружились головы, подкосились ноги — волшебство всегда восхищает и пугает, если уж показывается смертным без прикрас и уловок. Ашвин позже вспоминал, что ему послышалось печальное пение и чья-то легкая рука погладила его по волосам, словно утешая. Маргарета говорила, что холодные губы по-сестрински расцеловали ее в щеки. Одерик недовольно замечал, что после той ночи еще долго не мог смотреть на яблоки — их запах и вкус преследовали его, как наваждение. Ну а господину Эршеффалю феи нашептали столько советов и предостережений, что он с тех пор никогда не позволял себе спорить с юным принцем — даже когда считал, что тот ведет себя как обычный влюбленный мальчишка — и лишь однажды осмелился дать ему совет (но об этом чуть позже).
А когда тьма схлынула, все увидали, что Эли — растерянная и румяная от смущения, — сидит в кресле; на лице ее не осталось никакого признака болезни, слабости или недомогания — это вновь была та самая девочка, способная взобраться на самое высокое дерево или без усталости шагать целыми днями напролет по лесной дороге. На ее плечо уже взобралось несколько взволнованных мышей и крыс — должно быть тех самых, которым недавно выпало несчастье принять облик лошадей и лакеев, — а в изорванный подол платья намертво вцепилась зеленая ящерица. Должно быть, всем им очень хотелось домой, в лесной край — и они знали, кто им в этом сможет помочь.
…Но самое удивительное — на одной из грязных босых ног Эли сверкала совершенно восхитительная хрустальная туфелька, создать которую могло только волшебство.
Вторая такая же туфелька оказалась в руках у Ашвина, смотревшего на дар магии с некоторым недоумением: все-таки он был слишком юн (и вдобавок — чужестранец!), чтобы понять, как устроен ум яблочных фей и в чем состоит их милость.
— Наверное, ему нужно надеть эту туфельку на ногу нашей дочери, — прошептал Одерик Маргарете, и та согласно кивнула.
