острия, затмевая светом другие звезды в небе и даже полную луну.
Седревир ничего не сказал девице. И его спутница ничего ему не сказала. Молча, не сговариваясь, они поехали в сторону меча из звезд. Прошел ещё час, а потом дева неожиданно распорядилась:
— Натянуть поводья, — и когда он сделал это, дева потянулась вперед и закричала: — Ex Orio per Nomine [10].
Сделав это, она покорно склонила голову, но всплеснула руками. И тут на равнине поднялся сильный ветер. Казалось, он налетал из самых отдаленных уголков мира. Осколки и пыль полетели в воздух, закрутившись в безумном хаосе. А потом Седревир увидел, как из-под земли поднимается замок. На его зубчатых стенах и башнях горели огни, и на них развивались знамена. А потом ветер неожиданно стих, и тогда трубы в замке затрубили.
— Не медлите, нас ждут, — объявила Меласинд.
Они поехали вперед, и рыцарю показалось, что меч
нацелен точно в главную башню замка, словно он собирался заколоть сердце замка.
Ворота были со сторожевыми башенками с обеих сторон. Когда Седревир подъехал, ворота открылись и навстречу ему из замка выехал рыцарь. В свете факелов казалось, что он одет в красное, его кольчуга выглядела так, словно выкована из красной меди, а восседал он на красной лошади.
— Рады приветствовать вас, — вежливо сказал он и поклонился госпоже Меласинд.
С большим удивлением Седревир услышал, как его спутница весело рассмеялась, а потом буквально рванулась из его рук. Он посмотрел и в свете факелов увидел то, чего раньше не замечал: Меласинд выглядела как девушка-ребенок то ли семи, то ли восьми лет. Она же повернулась лицом к своему спутнику и объявила:
— Во мире я мудрая дева. Но здесь, в доме моего родственника, я словно ребенок. Помоги мне спуститься на землю, сэр рыцарь.
Седревир спешился и, взяв её на руки, спустил на землю.
С опасением, однако помня о цели своих поисков, он последовал за девой в большие ворота замка, который вырос из земли.
День и ночь оставался Седревир в Замке Земли и Огня гостем неведомого хозяина. Но дневной свет с трудом пробивался через окна, больше похожие на амбразуры, закрытые стеклами, тонированными с помощью киновари. Внутри же замка постоянно горели факелы и свечи. Это было место, где всегда было тепло и по стенам прыгали здоровенные тени. Слуги замка всегда были наготове и выполняли любую прихоть Седревира, словно он находился на своей собственной земле. В этом, казалось, не было ничего необычного. И хотя они говорили о чем угодно — гость-рыцарь не расспрашивал их. В конце дня, когда алый закат раскрасил окна, к Седревиру пришел рыцарь в красной кольчуге и приветствовал гостя согласно принятому этикету, а потом попросил спуститься в пиршественный зал.
Вместе они прошагали по бесчисленным широким лестницам из полированного базальта, прошли коридорами и залами, залитыми красным светом заходящего солнца, пока Седревир не решил, что они давно спустились под землю. Однако он не сделал никаких замечаний по этому поводу, а Красный рыцарь тоже так ничего и не сказал.
Наконец последняя ступенька осталась позади, и перед ними оказалась дверь, которая сама собой открылась при их приближении. А за дверью лежал сад, необычный и загадочный. Ни один лучик дневного света никогда не касался растений этого сада, сокрытого глубоко под землей. Посреди него был большой бассейн черной воды, из которой исходил странный свет. На воде покоились белые лилии, а иногда в темноте мелькали золотые плавники рыбок. Дорожки в саду были выложены опалами и бледными огненными камнями. Травы и цветы росли. Но у них не было никаких оттенков запахов. Над всем садом нависал высокий розовый куст — настоящее дерево, и все розы на нем были малиновыми. Но, когда они подошли к кусту, Седревир увидел, что розы сделаны из рубинов, гранатов и шпинелей.
А за этим деревом-кустом скрывалась еще одна дверь.
Они вышли из одного зала и встали на пороге следующего. Миллион свечей горели над столами, покрытыми тканью из золота, и их отблески играли на драпировках, отделанных кристаллами и драгоценными камнями. Но в зале никого не было, и Седревир почувствовал, что его окутывает пыль столетий. Когда он подошел ближе, черная крыса проскользнула между драпировками.
В дальнем конце комнаты на плитах сидела Меласинд. Она была одета в желто-алое платье, и её волосы украшали бесцветные цветы из сада. На коленях у неё была миска из агата и костяной нож, она плакала. Седревир подошел к ней и опустился перед ней на колени.
— Госпожа, почему вы так горько плачете? — поинтересовался он.
— Господин, род мой болен, — ответила Меласинд. — Только эта чаша, наполненная кровью девственницы, может излечить его. Видишь, я нервничаю, потому что боюсь.
Седревир нахмурился. А Красный рыцарь, стоящий у него за левым плечом, сказал:
— Это так она говорит вам. Сам Господь этого царства нанес эту печальную рану. Она не заживет. Только девственная кровь сможет заживить эту рану, и то лишь на некоторое время.
— Не спрашиваю у вас ни о характере раны, ни о том, как она была получена, — заметил Седревир. — Голос судьбы, крик или шёпот, всегда будет услышан в таком путешествии, как моё. Моя клятва также касается целомудрия. Я никогда не имел близости с женщиной и никогда не ублажал свою плоть. Я девственник точно так же, как этот ребенок, но намного сильнее. Поэтому без опасений я могу предложить вашему господину свою кровь. Ибо моя душа под надежной защитой.
Рыцарь в красном поклонился очень низко:
— Он с благодарностью примет ваш подарок, — проговорил он. И он вышел из зала. Но девочка не сводила с Седревира взгляда.
— Вы должны проследить за мной, — сказал он. — Когда все будет сделано, возьмите шарф и перетяните его крепко. Теперь дайте мне чашу, но, если хотите, можете отвернуться и не смотреть на то, что я делаю.
Потом Седревир вскрыл вену на левой руке костяном ножом, и наполнил агатовую чашу своей кровью. Когда дело было закончено, девочка подбежала и крепко сжала его руку, не глядя на рану. А потом окунула палец в кровь.
— Вы должны вручить эту чашу сами, — объявила Меласинд. — Я отведу вас в палаты милорда.
Седревир чувствовал легкую слабость от потери крови, и вспомнил, как лежал в потоке после гибели дракона, и вновь услышал пение воды, но оно ничуть
