— Матушка, — Рионар подмигнул ей, и сев на сидение, ловко пересадил Айрин в ворохе розовых кружев к себе на колени, — как можно прерывать столь трепетное воссоединение любящих сердец.
— Я тебя ненавижу! — Не менее розовая, чем ее платье, девушка попыталась вырваться.
— Милая, — Рионар нахально улыбнулся, — об этом мы поговорим наедине, и что-то мне подсказывает, что я сумею тебя переубедить.
Она открыла было рот, но темноволосый бог прервал поток ругательств прежде, чем он успел начаться:
— С днем рождения, мой ангел! — а затем неуловимым движением положил на ее ладонь алую розу, с привязанной к ней алой бархатной коробочкой.
Айрин взглянула в его черные глаза, и то безграничное тепло, та нежность, с которой он смотрел на нее, заставили забыть обо всех клятвах, которые она дала самой себе по дороге во дворец.
— Но тогда… в карете… — прошептала Айрин.
— Я солгал. Мне пришлось, потому что из нас двоих ты абсолютно лишена этого искусства. — Он ласково провел по ее щеке, и с безгранично-любящей улыбкой напомнил: — ты не открыла подарок.
Айрин раскрыла коробочку и замерла, не в силах отвести взгляд от голубого бриллианта в оправе из белого золота. Прикасаясь к украшению так, словно оно было из хрупкого стекла, девушка прочитала выгравированную внутри кольца надпись: 'И даже проклятые боги не разлучат нас'.
— Рионар… — она подняла на него синие глаза, — Рио… я…
— На дерево не полезу, — тут же ответил ее темноволосый бог.
— Я не об этом! — возмутилась солнечная принцесса.
— Я знаю, — он нежно чмокнул ее в розовый носик, и, взяв кольцо, одел на тоненький пальчик, — просто скажи 'да'.
Айрин смотрела на него с таким немым обожанием, что он, не удержавшись, вновь наклонился к ее губам, чтобы услышать:
— Нет!
— Что значит 'нет'? — с раздражением переспросил Рионар, — это, мой белокурый ангел, обладающий невероятным умением меня бесить, к твоему сведению, это предложение руки и сердца!
— К вашему сведению, исс Рионар, я и так помолвлена! — невозмутимо ответила Айрин.
В повисшей тишине он отчетливо слышал, как бьется ее сердечко.
— А она мне нравится, — вмешалась в разговор исса Лариора, — в ней есть и характер, и самое главное силы, чтобы утереть тебе нос, дорогой Рионар. Исса Айрин, историю про дерево я мечтала бы услышать именно от вас, боюсь, мой сын не умеет рассказывать о своих поражениях.
— Матушка, — он бросил на нее гневный взгляд, — не сейчас!
Переведя взор черных глаз, на медленно бледнеющую Айрин, он окинул ее подчеркнуто оценивающим взглядом:
— Позвольте поинтересоваться, исса Вегейрос, что же повлияло на ваше решение? Неужели обольстительная улыбка кронпринца Аклеста?
Услышав этот завораживающе-ледяной тон, Лариора искренне посочувствовала бедной девочке — такого подарочка, как ее собственный сын она не пожелала бы и врагу. Но Айрин была не из пугливых:
— Не надо пытаться придать беседе светский оттенок, если ведется она с жертвой, удерживаемой на ваших коленях! — вспылила девушка, — А если вас так интересует моя беседа с блондинистым нечто, могли бы, не околачиваться возле входа, а приобщиться к обсуждению онтарийской литературы!
Рионар, который уже был готов придушить ее от ярости, несколько растерянно спросил:
— Ты видела меня? — но тут же чуть прищурив глаза, с яростью произнес, — Неужели только меня?! — он не спрашивал, он приказывал ответить, потому что ослушаться его в этот момент, было равносильно самоубийству.
— Отпусти меня а, Дархарз? Я понимаю, что ты соскучился по издевательствам надо мной настолько, что готов продолжать даже при родной матери, но может уже хватит изображать из себя безмерно влюбленного? — Она вновь попыталась вырваться, но казалось Рионар окаменел, только черные глаза полыхали ненавистью.
— Исса Лариора, — надеюсь, вы не против подождать, пока мы немного прогуляемся? — ледяным тоном спросил Рионар, не сводя взгляда с Айрин.
Меньше всего иссе Лариоре хотелось быть соучастницей убийства синеглазой девочки.
— Рионар, я не думаю…
— Благодарю, мама, мы вернемся через несколько минут, — прошипел темноволосый бог, и удерживая визжащую девушку на руках, покинул карету.
Изумленная Лариора открыв рот, слушала удаляющиеся вопли Айрин, содержащие весьма нелестные отзывы о ее сыне.
— Благородная исса, — кучер, много лет, проработавший в ее семье, позволил себе заглянуть в распахнутую дверцу, — возможно, мне стоит вмешаться?
— Вам жить надоело, любезный Дворхо? — иронично спросила Лариора, — поверьте, убивать он ее не собирается, да и чести вряд ли лишит, погода не та, а вот поговорить без свидетелей им похоже давно пора.
-------------------------------------------------
Рионар упрямо шел в чащу леса, скрипя растаптываемым снегом и умоляя богов о терпении, потому, что его синеглазое чудо превзошло себя. Отойдя на приличное расстояние от кареты, и не обращая внимания на отчаянное сопротивление, он поставил ее на землю, а затем, повинуясь исключительно инстинктам, прижал к дереву и начал яростно целовать. Айрин испуганно вздрогнула, впервые чувствуя его неистовую страсть, но уже через мгновение была не в силах сопротивляться, потому что то, что творил Рионар, было… неописуемо. И Айрин застонала, обнимая его шею, зарываясь пальчиками в восхитительные черные пряди, шепча опухшими губами его имя…
А Дархарз вымещал в поцелуе всю свою злость, смешав ее со страстью и желанием к этому невероятному солнечному созданию с синими глазами. Он желал подчинить, заставить слушаться, заставить ценить все те чувства, которые так опрометчиво дарил неблагодарной девчонке. Желал принудить ее отвечать на свои ласки, а затем, отстранившись понаблюдать, как покраснеет ее милое личико от стыда и гнева. Но сладострастный стон, прикосновения нежных рук и он, замирая, вслушивается в тихий полустон-полушепот:
— Рио… мой Рио…
И тело наполнилось пламенем, жарким огнем удовольствия, вытесняющим все мысли, все сомнения…
— Айрин… — он снова накрывает ее жаждущие ласки губы своими, пробуждая в ней неведомые ранее чувства, заставляя как в бреду все повторять его имя, выкрикивая его в терзающий ее уста рот, разрешая его языку ласкать свой язык, позволяя ноющей боли внизу живота перерастать в пожар, зажигающий кровь…
Где-то на границе сознания он слышал ее стоны и что-то внутри него безудержно ликовало каждый раз, когда вместе со стоном с ее губ срывалось его имя, но сильнее был голос плоти, почти полностью затмивший голос разума. Подчиняясь безудержной страсти, его пальцы прикоснулись к шнуровке платья, мучительно медленно расшнуровали сложное плетение, и чуть отступив, он позволил материи упасть, открывая белоснежные плечи, нежную ямочку между ключицами, обрисовывая пленительные холмики груди, под тонкой сорочкой…
