Я посмотрел на демона и покачал головой:
— Завулон… у тебя нет больше власти надо мной.
Демон взвыл, надвигаясь на меня. Власти у него больше не было, а вот сил — в избытке.
— Но-но… — назидательно сказал Илья.
Пылающая белая стена рассекла пространство между нами. Завулон взвыл, налетев на магический барьер, полотно чистого белого света, его откинуло назад. Он смешно тряс обожженными лапами, совсем не страшный, скорее нелепый.
— Многоходовка, — сказал я. — Как элементарно, да?
На крыше все стихло. Тигренок и ведьма Алиса стояли рядом, не пробуя напасть друг на друга. Семен смотрел то на меня, то на Илью, и неизвестно, кто вызывал у него большее удивление. Упыриха тихо плакала, пытаясь подняться. Ей было хуже всех, она истратила все силы, чтобы выжить в схватке с Медведем, а теперь с трудом пыталась регенерировать. Неимоверным усилием она вынырнула из сумрака и превратилась в смутный силуэт.
Даже ветер словно бы стих…
— Как сделать Темным магом человека, который изначально чист? — спросил я. — Как привлечь на сторону Тьмы человека, который не умеет ненавидеть? Можно подбрасывать ему неприятности со всех сторон… понемногу, по чуть-чуть, в надежде, что он озлобится… Но не помогает. Человек попался слишком уж чистый… чистая.
Илья засмеялся, тихо и одобрительно.
— Единственное, кого она сможет возненавидеть, — я смотрел в глаза Завулона, где сейчас осталась лишь бессильная злоба, — саму себя. И вот это ход неожиданный. Необычный. Пусть у нее заболеет мать. Пусть девушка сжигает душу, презирая свое бессилие и невозможность помочь. Загоним ее в такой угол, где можно лишь ненавидеть, пускай саму себя, но — ненавидеть. Есть, правда, вероятностная вилка. Маленький шанс, что один-единственный сотрудник Ночного Дозора, не знакомый толком с оперативной работой…
Ноги подкосились — я действительно не привык так долго находиться в сумраке. Я упал бы на колени перед Завулоном, чего мне ужасно не хотелось. Семен скользнул сквозь сумрак и поддержал меня за плечи. Наверное, он сто пятьдесят лет этим занимается.
— Незнакомый с работой в поле… — повторил я. — Возьмет да и не станет действовать по схеме. Не станет жалеть и утешать девушку, для которой жалость — смертельна. Значит, надо его отвлечь. Создать такую ситуацию, чтобы он был занят по уши. Чтобы его кинули на второстепенное задание, да еще и завязать на этом задании личной ответственностью, симпатией — всем, что под руку подвернется. Ради этого и рядовым вампиром можно пожертвовать. Верно?
Завулон начал трансформироваться обратно. Он стремительно обретал прежний скорбно-интеллигентный облик.
Смешно. Зачем? Я видел его таким, каким он стал в сумраке, стал однажды и навсегда.
— Многоходовка, — повторил я. — Ручаюсь, матери Светланы вовсе не обязательно умирать от смертельной болезни. С вашей стороны было маленькое вмешательство, в рамках допустимого… Но тогда и у нас есть права.
— Она наша! — сказал Завулон.
— Нет. — Я покачал головой. — Не будет никакого прорыва инферно. Ее мать поправится. Сейчас я поеду к Светлане… и расскажу ей все. Девушка придет в Ночной Дозор. Завулон, вы проиграли. Все равно — проиграли.
Разбросанные по крыше клочья одежды поползли к Темному магу, срослись, прыгнули, одевая его, грустного, обаятельного, преисполненного печали обо всем мире.
— Никто из вас не уйдет отсюда, — сказал Завулон. За его спиной начала клубиться Тьма, будто раскрывались два огромных черных крыла.
Илья снова засмеялся.
— Я сильнее вас всех. — Завулон покосился на Илью. — Твои заемные силы небезграничны. Вы останетесь здесь навсегда, в сумраке, глубже, чем когда-либо боялись заглянуть…
Семен вздохнул и сказал:
— Антон, а ведь он до сих пор не понял.
Я повернулся и спросил:
— Борис Игнатьевич, ведь в маскараде больше нет необходимости?
Молодой нагловатый оперативник пожал плечами:
— Конечно, Антошка. Но мне столь редко выпадает наблюдать шефа Дневного Дозора в действии… прости уж старика. Надеюсь, Илье в моем обличье было столь же интересно…
Борис Игнатьевич обрел прежний облик. Разом, без всяких театральных промежуточных метаморфоз и световых эффектов. Он действительно был в халате и тюбетейке, вот только на ногах у него оказались мягкие ичиги, а поверх них — калоши.
На лицо Завулона было приятно посмотреть.
Темные крылья не исчезли, но расти перестали, только похлопывали неуверенно, будто маг пытался улететь, но не решался.
— Свертывай операцию, Завулон, — сказал шеф. — Если вы немедленно уберетесь отсюда и от дома Светланы, мы не станем подавать официальный протест.
Темный маг не колебался:
— Мы уходим.
Шеф кивнул, словно иного ответа не ожидал. Можно подумать… Но жезл он опустил, и барьер между мной и Завулоном исчез.
— Я запомню твою роль в этом… — немедленно прошептал Темный маг. — Навсегда.
— Помни, — согласился я. — Это полезно.
Завулон свел руки — могучие крылья хлопнули в такт, и он исчез. Но перед этим маг взглянул на ведьму — и та кивнула.
Ох как мне это не понравилось. Плевок вслед — не смертельно, но всегда неприятно.
Легкой пританцовывающей походкой, совершенно не вязавшейся с окровавленным лицом и вывихнутой, безвольно свисающей левой рукой, Алиса подошла ко мне.
— Ты тоже должна уйти, — сказал шеф.
— Конечно, с превеликим удовольствием! — откликнулась ведьма. — Но перед этим у меня есть маленькое… совсем маленькое право. Ведь так, Антон?
— Да, — прошептал я. — Воздействие седьмой степени.
На кого будет направлен удар? На шефа — смех. Тигренок, Медведь, Семен… ерунда. Егор? А что ему можно внушить на самом слабом уровне вмешательства?
— Откройся, — сказала ведьма. — Откройся мне, Антон. Вмешательство седьмого уровня. Шеф Ночного Дозора свидетель: я не перейду границы.
Семен застонал, до боли сжимая мое плечо.
— У нее есть это право, — сказал я. — Борис Игнатьевич…
— Поступай как знаешь, — тихо ответил шеф. — Я смотрю.
Я вздохнул, раскрываясь перед ведьмой. Да ничего она не сможет! Ничего! Вмешательство седьмой степени — ей никогда не повернуть меня к Тьме! Это просто-напросто смешно!
— Антон, — мягко сказала ведьма. — Скажи шефу то, что ты хотел сказать. Скажи правду. Поступи честно и правильно. Так, как ты должен поступить.
— Минимальное воздействие… — подтвердил шеф. Если в его голосе и была боль, то так глубоко, что мне не дано было ее услышать.
— Многоходовка, — сказал я, глядя на Бориса Игнатьевича. — Двусторонняя. Дневной Дозор жертвует своими пешками. Ночной Дозор — своими. Ради великой цели. Ради привлечения на свою сторону волшебницы великой, небывалой силы. Может погибнуть молодой вампир, которому так хочется любить. Может погибнуть, сгинуть в сумраке мальчишка со слабенькими способностями Иного. Могут пострадать свои сотрудники. Но есть цель, что оправдывает средства. Два великих мага, сотни лет противостоящих друг другу, затевают очередную маленькую войну. И Светлому магу тут труднее… он все ставит на карту. И проигрыш для него — не просто неприятность, это шаг в сумрак, в сумрак навсегда. Но все-таки он ставит на карту всех. Своих и чужих. Так, Борис Игнатьевич?
